Книга Чистая вода - Рой Якобсен

— Сгинул? Утонул в болоте! Страшно тебе?

— Мне страшно? — Лицо водолаза налилось кровью.— Какого дьявола мне должно быть страшно, парень,— ты в уме?

— Он имеет в виду старое предание,— вмешалась Кари.— Здесь, на острове, мы живем в каменном веке. Народ верит в сказки, в привидения, приметы, в черта с дьяволом, только не в Бога… Вот и Юн так же.

Водолаз перевел взгляд с нее на Юна, глотнул самогона и отвернулся к танцплощадке. Юн заметил, что его товарищ Пол, все время державший руку на бедре Герд, теперь убрал ее. Что-то здесь нечисто. И Герд улыбается как-то неуверенно.

— А я в сказки не верю,— сказал Юн, продолжая стоять и неотступно смотреть на них, непреклонный в своем любопытстве.

И терпение водолаза лопнуло.

— Какая еще тайна? — сорвался он на крик.— Этот придурок что, всю ночь будет тут стоять и загадки загадывать?

— Любовная, конечно,—угодливо ответила Кари.— Несчастная любовь. В деревнях сохранилось предание о прекрасном юноше, что жил когда-то на болотах, на хуторе у Лангеванн. Он полюбил дочь пастора, а она — его. Он был готов на все, чтобы жениться на ней, но пастор и слышать об этом не желал: юноша был беден. В конце концов пастор согласился дать им шанс, если юноша исполнит его задания…

— Ясно,— прервал водолаз.— Не надо мне всю историю рассказывать…

— Это была девушка,— сказал Юн, чтобы удержать беседу в нужном русле.

— Фу-у,— вздохнула Герд.

— Ну какая девушка, а? Погиб юноша. Он не сумел…

— Девушка,— сказал Юн.

— Юноша!

Он посмотрел водолазу в глаза.

— Ты как считаешь?

— Я?! Мне откуда знать?

Кари запрокинула голову и засмеялась дребезжащим

смехом.

— Он может сказать одно иностранное слово,— оживленно затараторила она.— Правда, Юн?

Он замахнулся на нее для острастки, но болтушку это

не остановило.

— Ну, давай, давай, говори! Нам хочется послушать.

— Стесолид,— покорно исполнил Юн старый номер, лишь бы побыстрей вернуться к теме разговора, но водолаз не упустил шанса, захохотал. И Юн за один ход проиграл партию — они перестали бояться. Пол снова обжи-

мался с Герд, крысястый стрелял глазами по сторонам так же проворно и самоуверенно, как и до начала разговора. На повестке дня снова был праздник, танцы, самогон в белых чашках. «Профукал я такой отличный случай»,— с горечью подумал Юн.

Он отошел от стола и сел у стены, рядом с двумя некрасивыми подружками, которых никто не приглашал, а они отчаянно делали вид, что их этот позор нисколько не тревожит. Юн начал пьянеть; смежив набрякшие веки, выжидал, не откроется ли водолаз для нового удара, но бесполезно. Кто-то налил Юну еще спиртного, и он отключился.

А очнулся, когда выходившая из клуба толпа вынесла его на улицу, под дождь. Праздник кончился. На крыльце к Юну подошел тот крысястый водолаз и взял его за локоть.

— Эти девчонки совсем сумасшедшие,— доверительно сообщил он. Потом сменил тон: — Мне надо с тобой поговорить. Есть минутка?

Он отступил в темноту, сунул в рот сигарету и стал возиться со спичками, они никак не разгорались.

— Закуришь?

–Нет.

Водолаз отшвырнул коробок.

— Почему ты пришел со своей историей именно ко мне?

С какой историей? В голове у Юна был туман. Насколько он помнил, его карта бита и второй раз не сыграет; время уже за полночь, ему надо идти. Но водолаз не отпускал его.

— Отвечай,— раздраженно велел он.

— Отпусти меня,— попросил Юн.

— Ты слышал, что я сказал?

Гнев еще сильнее подчеркнул крысиные черты его внешности, и Юн понял, что водолаз пьян. К тому же здесь он был чужим и допустил ошибку.

— Ты слышал, что я сказал,— повторил он слишком громко,— ты, дурак?

Толпа мрачно смолкла. Дальше Юну уже ничего не надо было делать — ни трепыхаться, ни вырываться. Он здесь свой, пусть недотепа, даже дурак, предположим, но он поселковый дурак, и чужих это не касается. Один из владельцев лососевой фермы втиснулся между ними и, дыша водолазу в лицо, поинтересовался, где он здесь дураков нашел.

Чужак посмотрел на толпу молодежи в круге света — ораву молодняка навеселе и на взводе — и понял, что весь вечер играл краплеными картами.

— Так где здесь дураки, я не понял? — переспросил парень с угрозой.

И поскольку водолаз не отвечал, противник деловито взялся за карман его куртки, повис на нем всей тяжестью налитого спиртным тела и висел так, пока куртка не разорвалась, а сам он не упал в грязь.

Толпа засмеялась.

Парень весело поднялся на ноги, вскинул руки и раскланялся как победитель. Из толпы вылетела бутылка и угодила водолазу в глаз.

Юн отошел на опушку березняка, чтобы наблюдать происходящее оттуда. Владельцы лососевой фермы по очереди наскакивали на водолаза — наполовину в шутку, наполовину всерьез; толпа их подзуживала, страсти накалялись. Но тут появились Кари с Герд, а они за словом в карман не лезут. Водолаза отбили, и под плевки и улюлюканье зрителей обе пары припустили вниз по дороге.

Шум утих. Некоторое время обсуждали, где продолжить праздник. Парами и поодиночке люди отделялись от толпы и исчезали в темноте, тарахтели мотоциклы, с парковки одна за другой уезжали набитые машины. Наконец погасили свет, и за последним шатающимся участником гулянья захлопнулась дверь клуба.

Обычно Юну было любопытно, кто с кем ушел и кто отправился не домой, а в амбар или на сеновал, чтобы вписать новые тайные страницы в бесконечный кондуит укромной жизни острова. Но сегодня его это не интересовало. Он побрел через лес, по старой колее спустился к воде и вдоль моря пошел домой.

Против ожиданий там было пусто: странно, вообще-то жена Ханса по субботам не работает, и Элизабет обещала быть дома.

Юн включил видеокамеру и уселся на стул.

— Я виделся с водолазами,— сказал он.— Говорил с ними. Они напуганны.

Но он не уточнил, чем именно, а обрушился с попреками на некоторых, кому дома не сидится.

— Ты мне обещала! — повторял он.

Когда Юн умрет (что могло случиться в любой момент), этот видеоархив усилит муки совести его эгоистки-сестры, все годы ловко душившей их в зародыше.

Он находил все новые и новые слова, чтобы выразить свое одиночество, и жалость к себе сильнее сжимала горло. Юн разрыдался. Зеркало объектива отразило его взопревший лоб с прилипшими мокрыми волосами: измочаленный замухрышка, еще более жалкий, чем в самые тяжелые часы своей жизни.

— Я не пью больше лекарств,— выкрикивал он,— и ты знаешь, как это ужасно! Ты обещала помогать мне!