Книга Кавказская слава - Владимир Соболь

— Быстрей! Быстрей! — погнал своих людей Кульнев.

Под прикрытием завесы они могли пробраться к деревне. Иначе все восемь эскадронов так и останутся на лугу, нелепой учебной мишенью неприятельским артиллеристам и мушкетерам.

Но это также поняли и другие, те, что остались на восточном берегу вокруг Витгенштейна.

— Ребята! — взмахнул шпагой офицер Павловского полка. — За мной! Спасем Кульнева! Храбрый Кульнев погибнет! За мной, на мост!

Гренадеры двинулись к переправе, но замялись, видя, как из-под черных бревен наката пробиваются длинные языки пламени.

— Не бойся, павловцы, в аду будет жарче! Быстрей, успеем!

Сквозь прореху, сделанную ветром в дымовом шлейфе, Кульнев увидел, что по пылающему мосту, быстро-быстро перебирая ногами, не бегут даже, а катятся волной пехотинцы. Батальон гренадеров успел перебраться по относительно еще прочному настилу и уже строил каре, готовясь отразить возможную контратаку.

— Вперед, Силин, вперед! — закричал Кульнев.

В офицере, что повел за собой гренадеров, он узнал командира павловцев подполковника Силина, ловкого и бесшабашного забияку.

— Только вперед!

Павловцы двинулись мерным шагом, взяв ружья на руку. Кульнев разделил гусар, поставив эскадроны по флангам, а драгун погнал к селу рысью, надеясь, что им удастся закрепиться на окраине. На том берегу Витгенштейн, жестикулируя, посылал через реку батальон за батальоном. Солдаты прыгали с песчаного откоса в воду, поднимали над головой патронные сумки и ружья, брели, нащупывая осторожно дно. Вся река выше и ниже горящего моста была запружена шеренгами егерей, гренадеров. К дюжине орудий Сухозанета присоединились еще две конно-артиллерийские роты, и все они колотили позиции Удино, не давая французским пушкам накрыть переправу.

И Новицкий увидел вдруг, как из села выскочили две орудийные запряжки и понеслись прочь, по дороге, уходящей на Полоцк. Следом еще три, четыре. А за ними, перебегая, перекатываясь, отстреливаясь, потянулись взводами и ротами пехотинцы. Корпус маршала Удино начать покидать Клястицы, уступая место сражения русским…

III

— Гусары! Помянем же нашего друга, славного гродненца Якова Петровича Кульнева! Жил он по-гусарски и погиб как гусар. Прощай, Яков!

Генерал Ланской опрокинул чарку, поставил с треском на доски столешницы и сел, почти рухнул на лавку.

На обочине проселочной дороги стоял наспех сколоченный дощатый домик с односкатной крышей. К нему примыкал длинный навес, опиравшийся на вкопанные столбы. Под навесом вокруг щелястого стола на едка обструганных досках, брошенных вместо лавок, теснилось человек пятьдесят гусар в черных мундирах.

Офицеры Александрийского гусарского сидели у маркитанта уже более трех часов и без существенного перерыва один за другим поднимали тосты в память генерала Кульнева. Как погиб Яков Петрович, им рассказал Новицкий, сумевший уже вернуться от Витгенштейна. Они знали, что после победы у Клястиц Кульнев кинулся преследовать французов и на следующий день попал в искусно задуманную ловушку. Удино поставил несколько батарей на возвышенности, и, когда отряд русских втянулся в дефиле[8], открыл перекрестный огонь по коннице и пехоте. Яков Петрович едва успел скомандовать отступление, как был смертельно ранен ядром. Он только успел сорвать с себя крест Святого Георгия и протянул адъютанту: «Возьми! Не хочу, чтобы они знали, что самого Кульнева победили…»

— Я не понял, — пробурчал мрачно Приовский. — Что ему забираться так далеко? До самой Франции их загонять?

Ланской нежно приобнял за плечи своего батальонного:

— Ах, Анастасий ты мой Иванович! Сколько мы уже с тобой вместе деремся, а все я удивляюсь, на тебя глядючи! Не понять тебе, дорогой мой, нашей русской души. Как же вы, венгерцы, гусар-то придумали? Это же совсем наше дело. Ты пойми, друг, — первый удар, первая победа над Бонапартом. Месяц ведь, считай, отступали. А тут — победа! Погромил французов, ну и погнал. Кто же его знал, что там такая силища притаилась. Выпьем…

Приовский не унимался. Отхлебнув из вновь наполненной чарки, он ткнул сжатым кулаком в сторону командира второго батальона:

— Первый не Кульнев, первым он был — Мадатов! Он когда при Кобрине саксонцев побил?

— Пятнадцатого, — не задумываясь, отозвался Валериан.

— А Кульнев при Клястицах?

— Девятнадцатого июля, — так же быстро ответил сидевший через четыре человека Новицкий.

Ланской засмеялся:

— Конечно, конечно, первыми всегда и везде мы — Александрийский полк! Черные гусары! Но ведь Яша-то об этом не знал. Опрокинул он этого Удино и кинулся следом. Считай, полтысячи пленных взял!

— Девятьсот! — почтительно наклонив голову, поправил командира Новицкий.

— Видишь, Приовский! Кульнев еще честно докладывал. А я так, признаюсь, вовсе тысячу написал бы, для ровного счета.

— Не боимся Удино! — высоким звонким голосом запел на другом конце стола весельчак штабс-ротмистр Павел Бутович.

— Он для нас ничто — говно! — подхватили хором собравшиеся вокруг него поручики и корнеты.

— Гусары — молчать! — гаркнул внезапно нахмурившийся Ланской. — Вы этого покушать еще не успели! Кого мы били? Австрияков с саксонцами?! Шварценберга с Ренье?! Подождите, пока до самих французов мы доберемся.

— Старая гвардия — сильный враг. Очень сильный, — поддержал генерала Приовский; он тоже прошел первую польскую кампанию, был при Аустерлице, Прейсиш-Эйлау, Фридланде и теперь, мрачно уставившись в едва поскобленные доски столешницы, шевелил губами, вспоминая, видимо, минувшие годы и битвы.

— Нам еще повезло, что самого-самого среди них нет, — продолжал тираду Ланской.

— Наполеон с армией, — возразил удивленно Валериан.

— Наполеон — да. А маршалы?

— Даву, Ней, Мюрат, Удино, Бертье… — Новицкий высыпал россыпью фамилии знаменитых помощников французского императора.

— А-а! — отмахнулся рукой Ланской. — Видел я их. Хороши, но… Был там еще один. Погиб он три года начал. Ноги ему ядром оторвало, как Яше Кульневу…

Он допил чарку, бросил на стол и быстро, широко перекрестился. Офицеры молчали, ожидая, пока командир заговорит снова.

— Говорили потом, что все, кто остался, лишь мелкая монета, на которую разменяли одного Ланна.

— Помню его! — оживился Приовский. — Он взял Праценские горки за Аустерлицем, а потом продавил наш центр у Фридланда. Великий маршал!

— Да, таких надо помнить, — согласился с соседом Ланской. — Помнить, знать, уважать и бить! Так вот Кульнев и собирался оттузить этого Удино. Тот, между прочим, тоже вел гренадеров при Аустерлице. А его авангард Яша под Клястицами смял. Ну как тут было не загореться. Да каждый из нас на его месте кинулся и эту лощину. И — напоролся на пушки. За генерала Кульнева, гусары!..