Книга Гонка за счастьем - Светлана Павлова

Ее же умиляли и забавляли родимые парадоксы — Лувр и трусики, Версаль и шлепанцы… Все это было трогательно, объяснимо и понятно, поэтому она терпеливо улыбалась и без раздражения сопровождала подруг, напоминая лишь о времени. Без сопровождения девчонки не справились бы, ведь с французским у них было не очень, да и с платежеспособностью — тоже…

Заканчивались визиты также на ударной ноте — прощальными застольями в лучших ресторанах с самой изысканной кухней. Недолгое пребывание подруг стоило, как правило, уйму денег, зато их восторгам не бывало конца, и, задыхаясь от впечатлений и усталости, они в результате выносили единодушный приговор — ты самая удачливая из нас! — совершенно искренне и без малейшего сомнения.

В такой суете нечего было и думать о том, чтобы отнимать время на себя, и хотя Клер на всю неделю полностью брала на себя заботу о Мари, дома приходилось крутиться волчком, не просто создавая приятную, непринужденную атмосферу, но при этом и контролируя ее — все продумать-устроить, всех накормить-разложить… Галопирование по Лувру или короткие передышки в кафе после набегов на магазины также мало располагали к публичному копанию в себе и неспешному душевному излиянию… Для откровений вообще нужно или сильно «дозреть», или выдвигаться самой, на нейтральную территорию, поэтому она и не нагружала подруг своими тревожными мыслями и ощущениями — у себя ведь следовало оставаться прежде всего гостеприимной хозяйкой, думая об удобствах гостей и обслуживая лишь их программу…

Да и что конкретно можно было бы выносить на круг? По сравнению с их определенными трудностями все ее проблемы были какими-то затаившимися, «из области иррационального», как сказала бы Женька… но жизнь ведь и состоит из деталей, которые, сцепляясь, формируют главное…

Да, ожидание чуда — было, но самого чуда не произошло… Врожденный оптимизм и гордость не позволяли ей жалеть себя, ныть и жаловаться — напротив, она старалась не зацикливаться на мелочах, видеть главное. А главное заключалось в том, убеждала она себя, что жизнь, наконец-то, вступила в полосу стабильности, если рассматривать ее по формальным составляющим, среди которых самая важная — веселая и, слава Богу, сейчас вполне здоровая дочь. Наконец началась собственная стабильная финансовая независимость, повезло даже с родными мужа — с Клер, матерью Виктора, они по-настоящему дружны… Что же касается брака, то здесь особых оснований для радости почти не было, особенно в последнее время. Но когда она сравнивала свою семейную жизнь с жизнью своих знакомых, то картина казалась не такой уж и удручающей…

Объективно говоря, это была не самая худшая пора ее парижской жизни, особенно если вспомнить тот кошмар, через который ей пришлось пройти после рождения дочери… Все эти страхи, к счастью, в прошлом, а в настоящем, если абстрагироваться от необъяснимых метаморфоз в поступках Виктора, имеется немало оснований для внутреннего покоя и радости. Но почему-то ни того, ни другого не было и в помине — видимо, абстрагироваться не удавалось…

Раньше, в Москве, несмотря на житейские сложности, ей было нетрудно справляться с собой — энергия и жизнелюбие били в ней через край, она всегда была в приподнятом состоянии духа, как бы в легком возбуждении, ожидании чего-то замечательного, в предвкушении какой-то близкой радости. Так ее все и вспоминали — с сияющим лицом, летящей походкой, готовой при первой возможности рассмеяться и рассмешить. Декан факультета, подписывая ее заявление о приеме на работу после окончания университета, сказал тогда памятные слова:

— Способных и подающих надежду — много, но таких, как вы, — единицы. Вы нам нужны, у вас есть особый дар — желание начинать новое, вести свою линию, легкость и жизненная энергия. У такой гибкой, идеально адаптируемой системы — не сочтите это за антикомплимент — не должно быть сбоев, поверьте, умение приспособиться к разным обстоятельствам, найти подход к разным людям и увлечь их за собой — очень ценное качество, и я верю, что вы все сможете преодолеть…

Именно благодаря легкости характера, постоянному желанию новизны и действия, благодаря избытку фантазии и энергии ей удавалось делать то, что другим бывало не под силу, поэтому, без всякого стремления властвовать, она сразу становилась признанным лидером, всегда оказывалась в эпицентре событий, зачастую создавая их сама, по собственной воле и не без удовольствия для себя… Тогда она действительно ощущала себя человеком мира, который сможет осуществиться и найти интерес для себя в любом месте.

Господи, надо же было так заблуждаться на собственный счет! И куда только подевались теперь ее хваленые легкость и жизнелюбие?..

С другой стороны, нечего делать вид, что она действительно способна справиться с любой проблемой, оказалось — не с любой… Все эти компромиссы с жизнью уже доконали ее, и давно пора хотя бы самой себе сказать правду — она выжата, почти на пределе, и ее терпению приходит конец.

Как же она докатилась до такого состояния? Почему все складывается не так, как хочется, хотя она и живет, как робот, по правилам и графикам, не думая о себе, пытаясь все успеть? И как будто и успевает, из графиков не выбивается, но чего она этим достигла?

Ее теперешняя жизнь ни скучна, ни весела, ни слишком богата впечатлениями, а, что хуже всего, малоинтересна ей самой. Какая-то странная апатия в последнее время делает ее жизнь почти виртуальной, существующей как бы параллельно, не вовлекает в себя полностью… Все, чем она занимается теперь, видится ей почему-то со стороны, она как бы безучастно подглядывает за происходящим, не слишком вникая в его суть — просто присутствует при очередном эпизоде из собственной жизни, делая какие-то, в общем, очередные правильные шаги, произнося подобающие случаю реплики… Как на картинах импрессионистов — все зыбко, не вполне четко, слегка размыто…

Домой больше не тянет, как прежде, да и прежнего дома давно больше нет. Что-то важное ушло из их с Виктором жизни, и уходит каждый день, и, если быть честной с самой собой, она уже перестает верить в то, что изменения к лучшему вообще возможны, хотя и продолжает зачем-то убеждать себя в обратном…

Нет, жить так, как сейчас живут они, — нельзя, каждый день сплошные разногласия и потери, и эти потери — невосполнимые, это ясно, но совершенно не ясно, невозможно понять — как все исправить? С чего начать?

Она часто ловит себя на одной и той же мысли — все закончилось навсегда… Виктор уже не способен на обыкновенный разговор — каждая ее попытка даже не примирения, а простого общения нарывается или на стену неприязненного молчания, или на откровенное раздражение. Ее эмоциональная жизнь дома, если не считать приятных минут общения с дочерью, достигла нестерпимо высокого уровня накала — по наличию периодических негативных вспышек и нагнетанию напряженности. Отношения с мужем стали просто непредсказуемыми, и постоянным в них остается одно — недовольство, обида, горечь и отчуждение, да еще и это — ожидание очередного проявления его необъяснимой неприязни, почти неприкрытой злобы… Все это держит ее в состоянии стресса и тревоги… Не жизнь, а какой-то сплошной диалог с тоской и ожидание тоски еще большей…

Понимать, что так жить нельзя, и в то же время продолжать тянуть эту жизнь — сродни парадоксу. Она и оценивает свою жизнь вполне адекватно, как некий парадокс, не поддающийся объяснению, а просто существующий…