Книга Туман на родных берегах - Дмитрий Лекух
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Невесту.
Потом бросил, разумеется.
Предварительно надсмеявшись.
Правильно ведь говорят: актеры – сукины дети.
И никак его не достанешь, ублюдка.
Крещен-с.
Против самого-то господина Мейерхольда господин директор, будучи, как уже писалось выше, выпускником и диссертантом Императорского Санкт-Петербургского Университета, и, разумеется, человеком довольно широких взглядов, – вообще ничего личного не имел.
А некоторые его спектакли – обожал.
Так утонченно издеваться над «Белой гвардией» почти что канонизированного Вождем Булакова мог только человек отчаянной отваги и особого дара.
Потомок старинного рода, в котором хватало и настоящих храбрецов, и утонченных безумцев, глава Четвертого главного внутреннего управления Имперской безопасности, аристократ по происхождению и жандарм по призванию, Никита Владимирович Ворчаков такие человеческие качества по-настоящему ценил.
К тому же некоторые молоденькие актрисульки в мейерхольдовском Эрмитаже были – само очарование.
Несмотря на, надо отдать должное, небесспорное происхождение.
Ничуть не хуже, чем, кстати, в столичной, питерской, Особой драматической группе, переименованной некоторое время назад в Большой Императорский драматический театр имени Валентина Катаева.
Вождь, кстати, в тот вечер, когда санкт-петербургскому драматическому присвоили его имя, рад и горд был чуть ли не больше, чем в день избрания Канцлером.
А актрисульки у Мейерхольда – и вправду – диво, как хороши.
Есть вкус, ничего не скажешь…
Но все едино, когда тебя фактически принуждают считать существо с таким богопротивным шнобелем чуть ли не равным себе самому…
И только потому, что какой-то тупой деревенский поп святой водичкой на жидовский кумпол побрызгать, сука такая, не побрезговал.
…Все-таки прав Альфред – надо воскрешать старых, несправедливо забытых языческих богов.
И – резать, резать, резать.
Не по праву веры, а – исключительно – по Праву Крови.
Только очистивший себя народ по-настоящему достоин величия.
Языческих же богов надо воскрешать просто потому, что они не возражают, когда от их имени говорят люди…
Не всякие, разумеется, люди.
Сильные.
Гордые…
Русские, одним словом.
Настоящие русские.
Такие настоящие русские люди, каковыми были их далекие предки до рокового иудеохристианского выбора великого князя Владимира, прозванного за предательство арийской славянской крови Равноапостольным…
Аэроплан тем временем жестковато ударился литыми резиновыми шасси о заново забетонированную дорожку Тушинского военно-гражданского аэродрома.
Дернулся.
Подпрыгнул.
Снова ударил колесами о ровный бетон.
Взревел запущенными в обратную сторону для торможения винтами и наконец уже спокойно побежал по полосе, что называется, «навстречу встречающим».
Инспектор усмехнулся.
Канцлер, будучи, несмотря на некоторую сомнительность происхождения (в двадцатые годы отдельные провокаторы говорили даже об изрядной толике жидовской крови, но Ворчаков совершенно точно знал, что это не так), человеком тонкого литературного вкуса, – в молодости писал стихи и, поговаривают, учился у самого академика Ивана Алексеевича Бунина, – ненавидел такие «встречи встречающих» даже в официальных отчетах.
Исключительно за стиль.
И своих помощников к тому приучал, причем, склонного к канцеляризмам юриста Ворчакова, совершенно безжалостно.
И кстати – напрасно.
Не всем быть поэтами.
Некоторым, к примеру, – приходится служить в жандармерии.
…Встречающих было немного, всего две машины, которым разрешили заехать прямо на взлетную полосу.
Зато какие!
Белый, чуть ли не усыпанный бриллиантами «Роллс-Ройс» Великой Княгини, и черный служебный бронированный и хромированный «Пежо»: к моделям этой фирмы лично заказывавший их для Имперской безопасности Канцлер был неравнодушен еще с дореволюционных времен.
Одесса.
Столица русской безвкусицы, что ни говори.
Сколько ни называй этот город «южной столицей Империи», сколько ни расселяй и ни расстреливай по оврагам каждого второго пейсатого жиденка, сколько ни размещай их в трудовых лагерях или за чертой оседлости, – отвратительный дух еврейского Привоза останется неистребимым.
Как полузасохшая герань на окне.
Как толстый еврейский мальчик со скрипочкой.
Как чесночный запах после жгучего малоросского борща с пампушками.
Этот пампушечный стиль Никита – сколько себя помнил – искренне ненавидел.
Проклятые метисы.
Потомки готовых ложиться под любого пана, – хоть ляха, хоть германца, хоть жида, – покорных малороссийских посполитых.
Дурная, испорченная кровь.
И почему-то эта жгучая ненависть проецировалось у полковника в том числе на ни в чем не повинный «Пежо».
Видимо, по ассоциации.
И хотя когда-то на авто именно этой французской марки ездили по России-матушке последние правящие представители столь любезного Верховному выморочного рода Романовых, инспектор, по правде говоря, предпочел бы отечественную «Эмку».
НгАЗ-М1.
Отличную русско-германскую модель, производство которой поставили на поток в Нижегородских механических мастерских бежавшие из Германии недорасстрелянные господами большевистскими комиссарами великолепные инженеры во главе со знаменитым Августом Хорьхом.
Хорошенькая получилась машинка.
Можно даже сказать – отличная.
Резвая.
Ничуть не хуже «пыжика» по комфорту, а уж по ходовым качествам – куда французу до немца. Даже если этот «немец» неожиданно для окружающих стал «русским».
Кстати, – не номинальным русским: нижегородское авто на двух последних парижских технических выставках уверенно занимало первые места именно как «русский» автомобиль.
Есть чем гордиться.
Впрочем, коммунисты оказались достаточно умны, а мы слишком нерасторопны, – поморщившись про себя, признал пестующий в себе чувство справедливости Никита.
И большую часть германских специалистов, отлаживавших почти фордовский по технологиям конвейер в Нижнем Новгороде, большевикам удалось довольно скоро вернуть обратно в Германию: переговоры с ними вел, говорят, чуть ли не лично с каждым, ставший незаменимым заместитель Тельмана «то-ва-рисч» Обер-Комиссар Германской Советской республики Лев Давыдович Троцкий.
