Книга 13-й Император. "Мятеж не может кончиться удачей" - Никита Сомов

Гагарин панически опасался дальнейшего усиления охраны. Во дворце ходят слухи о полном закрытии Зимнего дворца для любых посетителей, кроме, разумеется, ваших гостей, — приглушенным голосом уточнил Николай Павлович. Кроме того, он видел ваше стремительное укрепление на троне. В подобной ситуации князь утратил последние остатки осторожности и пустился в авантюру. Он нанял польских фанатиков. Не знаю, что он там им наобещал. Скорее всего, независимость Царства Польского от России при воцарении Александра. Воспаленные умы многих шляхтичей уже многие годы заражены этой мыслью. Найти добровольцев в такой ситуации дело нехитрое. Но как быстро все провернул! К тому же бойцов, надо признать, Гагарин подобрал хороших, — нехотя признал Игнатьев. — Сражались они до конца, да и языки им развязать стоило некоторого труда, — глава разведки поморщился.

— Вот только полученные от них сведения ничего нам не дали. Князь оказался не настолько глуп, чтобы не понимать — убийц и их покровителей непременно будут искать и не удовлетворятся, пока не найдут хоть кого-то, годного на эту роль. Поэтому проведший всех во дворец господин, через которого заодно поступали и все распоряжения от Гагарина, был отравлен. Причем все было обставлено так, чтобы все указывало на самоубийство из-за провала. Концы в воду, как говорится. Но не тут-то было. — Игнатьев зло усмехнулся, князя Гагарина он уже давно просто терпеть не мог. — Решившись в такой ситуации нарушить ваш запрет не трогать «Занозу» (так мы в узком кругу называли клуб оппозиционеров), я арестовал всех ее наиболее видных членов, находившихся в столице, и приказал немедля разыскать остальных.

Арестовывать начал я, разумеется, с Гагарина, — продолжил излагать Игнатьев. — Он оказался весьма слаб телесно и после небольшого физического воздействия все нам рассказал. Примерно пятнадцать минут назад, — глянув на часы, зачем-то уточнил Павел Николаевич.

И последнее. Быть может, вам еще не доложили, но на вашего дядю, Великого князя Константина Николаевича, также было совершенно покушение. О, ничего страшного! — предугадывая мой вопрос, поспешил успокоить меня Игнатьев. — Бомбист промахнулся, и князь отделался легким испугом, но, тем не менее, считаю, что ваши ближайшие сторонники вне дворца могут находиться в опасности. Я уже принял меры по усилению охраны.

Бомбист же, вот уж совпадение, снова оказался поляком. Он схвачен и сейчас допрашивается. — Граф ненадолго замолк, давая мне время переварить вываленную на меня информацию. — Каковы будут дальнейшие распоряжения?

— Пока никаких, — негромко сказал я, потрясенный мыслью, во что вылился такой, казалось бы, безобидный ранее заговор. — Хотя… — меня обуял бешеный приступ ярости. — Объявите в газетах, что на меня и мою семью было совершено покушение. Передайте нашим послам в Европе, особенно в Британии, чтобы непременно настаивали, что новорожденного наследника Российского престола, внука королевы Виктории, убили именно поляки. Прибавьте, что они же едва не убили и императрицу. Не раскрывайте подробностей, просто скажите, что заговором руководили польские магнаты и шляхта, соблазнившая своими посулами часть русской аристократии. После организуйте пару утечек с нужной нам версией событий, сплетням всегда верят охотнее, чем официальным газетам. Ну не мне вас учить, граф! Также подготовьте войска к отправке в Царство Польское и Привисленский край. Там непременно вспыхнет бунт. Я напишу письмо Муравьеву, он пройдется по ним огнем и мечом. И пусть не миндальничает! Подготовь указ об отчуждении имущества заговорщиков, — сыпал распоряжениями я. — И не скромничайте, граф, забирайте все что есть. Имения антирусски настроенных польских магнатов и шляхты — туда же, в казну. Если они окажутся чересчур осторожны и не выступят против наших войск, поводом послужит… поводом будет… — я задумался и перевел дыхание, — в конце-то концов, придумайте повод сами! Впрочем, лучше сначала немного подготовьтесь, — сбавил обороты я. — Газетные статьи оставьте к завтрашнему, чтобы не насторожились раньше времени. Вам что-то непонятно, Николай Павлович? — видя вопрошавший взгляд Игнатьева и мгновенно раздражаясь, упрямо наклонил голову я.

— Николай Александрович, — наедине Игнатьев нередко пользовался моим разрешением опускать придворные титулования, — вы понимаете, что подобные меры вызовут не только новое восстание в Польше, но, возможно, сильнейшие волнения в России? Как отреагирует на все это Европа?

— Да ты понимаешь, что я СЫНА ПОТЕРЯЛ?! СЫНА! — рявкнул я на опешившего Игнатьева так, что задрожали стекла в витражных окнах. Бурлившая во мне ярость наконец нашла выход. — Ты еще будешь мне говорить о том, как отреагирует Европа! — Я в бешенстве треснул кулаком по столу. Перевернувшийся от удара стакан покатился, заливая разложенные на столе бумаги коньяком. Я, не помня себя от ярости, схватил его и швырнул в камин.

— Спокойнее, Ваше Величество, спокойнее, — успокаивающе поднял руки Игнатьев. — А все-таки выпейте. Оно вам сейчас не повредит. — Он подхватил графин, подошел к серванту, вынул низкую толстую коньячную рюмку на тонкой ножке и доверху наполнил ее янтарным напитком.

Я, не глядя, выхватил из его руки огромную рюмку и, отвернувшись, одним махом осушил наполовину. От крепкого спиртного дыхание перехватило, я закашлялся, слезы потекли по лицу. Странно, но именно эти слезы как будто высвободили боль от недавних событий. Но как же так? Сын. У меня мог быть сын. В том мире у меня было три дочери, но я всегда хотел сына. И каждый раз с рождением дочери хотел все сильнее. Мы даже подумывали с женой о четвертом ребенке. Все это вспомнилось мне сейчас в одно мгновение, хотя и не приходило в голову раньше. Я совершенно отдалился от своей прежней семьи, всецело воспринимая себя тем, кем я, по общепринятому мнению, являюсь — Российским государем Императором Николаем Вторым.

Через силу, в несколько глотков, проглотив остатки коньяка, я отдышался и вытер лицо платком.

Игнатьев все это время невозмутимо ждал меня, стоя напротив.

— Спасибо, Николай Павлович, — сухо поблагодарил я графа, — мне уже лучше. Прошу вас простить мою вспышку. Нервы.

— Я все понимаю, — мягко ответил Игнатьев, — и скорблю вместе с вами об утрате.

Мы несколько минут помолчали.

— Но вернемся к нашему разговору, Николай Павлович. — Я присел на корточки у камина и дунул в снова почти затухший очаг. Мне в лицо взметнулось облако пепла, я закашлялся, но успел в который раз отметить про себя удивление на лице Игнатьева. Да, это в двадцать первом веке камин в диковинку, в девятнадцатом — лишь серые будни. — Мое решение по Польше твердо, — наконец смог говорить я, прокашлявшись. — В конце-то концов, она сама напросилась. — Я кинул пару березовых полешек на тускло-красные угли, освобожденные мной из-под слоя пепла. Снова подул в камин, сухо затрещала береста, по поленьям весело заплясали красные язычки пламени.

— Решили все-таки вернуться к идее с конфискациями? — уточнил граф. — Ну что же, я не против, — согласно кивнул он. — Магнатов можно и поободрать. Тем более что после процесса над крымскими интендантами мы неплохо набили руку в этом деле.

— Вы не совсем правильно меня поняли, граф. — Я немного поморщился и добавил: — Не в последнюю очередь я хочу основательно проредить саму шляхту.