Книга Ружья еретиков - Анна Фенх

— Прости меня, тебе не следовало бы появляться в таких заведениях. Это опасно для такой девушки.

— Для любой девушки опасно попасть в лапы к братьям-псам, — тихо ответила Улиа. — Господь свидетель, я никогда в жизни так не боялась.

Через дюжину минут они вошли в чей-то дом, с виду уже спящий и темный, на ощупь спустились в подпол. Улиа постучала в дверь, и та отворилась не бесшумно, но достаточно тихо, на хорошо смазанных петлях.

— Улиа, о, девочка моя, — послышался старческий голос. — Заходи. Я послал за тобой…

— Их больше нет, — девушка вступила в комнатку, Рейхар вошел следом.

— Псы, пожри их тьма, из которой они вышли! Китт, рад видеть тебя живым, — крупный, краснолицый, похожий на мясника мужчина придвинулся ближе и сжал предплечье Рейхара так, что у него чуть не треснули кости.

Рейхар освободился от хватки и огляделся. Помимо него и Улии Тшев в комнатке было пятеро — с четырьмя он был знаком почти год. Старик, нервно переминающийся с ноги на ногу, похожий на писаря при монастыре, сутулый и тощий, словно высохший, — это господин Борте Хет, ученый и философ. Мясника зовут Грум Лариному, он никогда не был особенно умен, зато некогда был весьма состоятелен. Церковь Грум ненавидит за то, что они сделала из него почти нищего. Причина не хуже прочих. Из троих мальчишек он знал только длинного тощего Вейга, этого мерзковатого характером ученика менялы-хонтийца, да лопоухого веснушчатого оборванца Неелая, который научился сплевывать через выбитый зуб и чрезвычайно гордился этим умением, демонстрируя при каждом удобном случае. Отец оборванца не только бывший судья, но и бывший живой. Судью-еретика сожгли несколько месяцев назад, возмущенные люди страшились роптать, и город полнился лишь тихим шепотом. Вскоре и шепот прекратился — на место старого судьи был поставлен гибкий, словно бескостный, Инквизиторский выкормыш с водянистыми глазами лжеца и подхалима. Рыжий Неелай остался один. В обычных условиях ему грозил бы монастырь или портовый притон — еще неизвестно, что лучше. Однако воспитан мальчишка был пусть и в некотором уважении к Церкви, как к организации власти, но в ужасающем неверии, в связи с чем ему грозил уже не монастырь или притон, а костер. Еретики забрали мальчишку из-под носа у Псов.

Рейхар Китт обернулся на тихий разговор. Улиа что-то объясняла мяснику и старцу, причем последний мелко кивал и, кажется, соглашался.

— Но Улиа, — говорил он дребезжащим голосом. — Это так опасно, о, как это опасно. Ромуру арестовали. Близнецы пали, как вы говорите…

— Надеюсь, что пали, — жестко сказал Рейхар, присоединяясь к беседе. — Хуже, если их взяли живыми. Нужно уходить.

— Да-да, нужно уходить, — господин Хет беспомощно оглядывался вокруг. — Ах, вы принесли книги, чудесно, чудесно…

Он еще что-то бормотал, беспорядочно и медленно собирая свои вещи, разбросанные то тут, то там, брал в руки какие-то записи, ронял, подбирал с пола и рассматривал их, подслеповато щурясь и шевеля губами, потом откладывал.

Только теперь Рейхар обратил внимание на глазеющего на него незнакомого юнца лет двадцати. Рейхар кивнул мальчишке, и тот воспринял этот жест как приглашение: подошел к Киту и улыбнулся — открыто и очень приветливо. И очень неуместно.

— Меня зовут Виль, — сказал парень. — Я подмастерье у медника.

— Рейхар Китт, — представился мужчина. — Я еретик.

Мальчишка только рассмеялся. Рейхар в недоумении оглянулся на Улиу, словно желая спросить, что это за недоумок тут хохочет, когда сюда с минуты на минуту могут нагрянуть монахи, но тут же понял, где он слышал это имя. Виль-пророк, мальчишка не от мира сего. Он был вдохновителем ереси, его видения почитались за откровения. Рейхар заранее недолюбливал этого Виля — он не видел и не понимал разницы между откровениями этого полусумасшедшего и откровениями церковных святых. Одни бредят о величии и милосердии Господа, этот с той же убежденностью в истинности своего бреда вещает о том, что нет никакого церковного Господа, держащего Мир, есть лишь пустота.

— На тебя правда снисходят видения? — грубо спросил Рейхар, и улыбка Виля заметно погасла.

— Правда.

Больше ничего Рейхар спросить не успел: господин Хет собрал наконец свои бумаги и пригласил всех на выход.

— А куда мы идем? — полюбопытствовал Виль.

— Не знаю, — ответил Рейхар, злясь. — И не спрашивай. Узнаем, когда придем. Так больше вероятность, что ты не побежишь докладывать Псам о том, где теперь книги.

Но Виль, к большому разочарованию Рейхара, не обиделся, а, напротив, рассмеялся.

— Ох, ярый какой, — проговорил он, смеясь. — Ярый, подозрительный… Дикий.

— Встречаемся у «Тыквы», — пробасил Грум. — Вейг, тащи из дому свое тряпье, Улиу под парня оденем. Ищут девку.

Ученик менялы кивнул и выскочил на улицу. Долгое время все прислушивались, не раздастся ли крик, шум борьбы и ругань монахов-псов, но было тихо.

— Нет никого, — определил Грум. — Неелай, еще раз плюнешь на пол, уши вырву. Давай в окно, свисти, ежели что.

Следующим вышел Рейхар с книгами, Виль увязался по дороге. Последним дом покинул Грум, он сопровождал старика и девушку.

По дороге Виль многословно пояснял Рейхару, почему так важна для них Улиа.

— Ромуры нет теперь, — легко говорил он, и Рейхар снова сжимал зубы почти до хруста. — Надо кому-то книги переписывать. Борте человек образованный, да почерк у него такой, что он сам с трудом разбирает, привык писать наскоро. Прочесть нет возможности, у него перо заплетается, у чтеца — язык. Грум пишет медленно, до конца года книгу не осилит. А мы вовсе грамоте не ученые. Вот Улиа пишет, как поет, и ровно, и плавно, и быстро.

— А Вейг что же? — удивился Рейхар. — Он же с менялой дело имеет.

— А Вейгу я не верю, — улыбался Виль. — Он, как хорек, быстрый, проворный, так и норовит глаза выесть. Ох, хорек он…

Здесь Рейхар был согласен с пророком, он Вейга недолюбливал именно за это ощущение, за ожидание стилета в спину.

— А со мной зачем пошел? Боишься, что книги укрою?

— Нет, — Виль на цыпочках обошел глубокую лужу по краешку, расставив руки, почти приплясывая, словно забавлялся. — Я один ходить боюсь. Случается, скрутит на улице и лежишь в канаве, грязью давишься. Хорошо, если не пнет никто, а то бывает, очнешься избитый весь и не знаешь, кого за синяки благодарить, для кого у Господа высшей милости просить… Этак ведь однажды и не очнусь. А ты и меня, и книги сбережешь, я знаю. Я всех людей вижу, Рейхар Китт, еретик. Что они есть, то я и вижу. Ты — Волк.

Рейхара прошиб холодный пот. Вспышка в сознании сменилась вязковатой тревогой, а Виль беззаботно продолжал:

— Ярый, дикий. Ух, глазищи серые, светлые, как дорогая сталь. Но верный. Вернее собаки. Ты не из Псов, я уж вижу. Волком буду тебя звать. А как я буду звать, так и остальные будут. Они меня слушают, знают, что не совру.