Книга Мир Волкодава: Последняя война - Андрей Мартьянов

— Я сам вынесу огонь, — безразлично ответил Ховэр. — Огонь будет… Много огня. И сейчас, и потом.

Большой сотник развернулся на каблуках своих замечательных, мягких саккаремских сапог и неслышно, ровно бестелесный дух, исчез в темноте, скрывавшей нутро лагеря. Ховэр ушел туда, где хаган Гурцат принимал гостей.

Тихонько пощелкивали ветви сухого кустарника, брошенного в костер. Над головой, будто первые снежинки, загорались все новые и новые звезды, прогоняя до грядущего дня последние красноватые взблески заката. От реки тянуло сырым, но приятно пахнущим водяной пылью ветерком. Очень далеко, ближе к полуночным землям саккаремского шада, бурлила непроглядная тьма, изредка посверкивая синеватыми зарницами, — видать, там собиралась гроза.

Полная тишина. Обычно шумный военный лагерь хагана молчал. Все ждали. Никто не смел мешать повелителю Гурцату говорить с богами.

Ждал и Менгу.

Вначале над восходной стороной степи редкие облачка, парящие в поднебесной выси, засветились цветом крови. После же окрасились в серебро, сменившееся желтоватыми лучами. Край полной луны показался над холмами.

Менгу по давней привычке, данной ему погибшим в веннских лесах отцом, ощупал оружие и медленно встал.

— Теперь командует сотник, — сказал он притихшим воинам своего десятка, первого маленького отряда, который ему доверил хаган. — Меня не ждите.

Нукеры промолчали. Они знали, что делать, когда десятник уйдет.

Менгу бесшумно скользнул во тьму. Невзрачная серенькая юрта осталась за спиной. Второй круг жилищ, третий… Сапоги мягко ступают по черной в ночи земле. Светлое пятно впереди. Белая юрта, в которой собирается Круг.

Маленький красный огонь. Справа от полога шатра хагана. Приглушенные голоса — тяжкие, будто свинцовые. Похоже, ханы недовольны Гурцатом.

— Кто? — Тихий вопрос из темноты.

— Менгу, десятник Непобедимых…

— Иди за мной. — Лица не видно, один силуэт. Однако голос знаком. Ховэр? Еще несколько шагов. Спотыкаешься о груду веток. — Оставаться здесь. Ждать.

— Да, господин, — на всякий случай прошептал Менгу и застыл. Может быть, придется стоять до рассвета. Охранять покой хагана. И в нужное время зажечь священный огонь, который скажет любому: Гурцат закончил говорить с богами…

Одинокий степной волк, бежавший по своим волчьим делам, неожиданно остановился на гребне холмистой гряды и посверкивающими зелеными глазами оглядел кольцо огней, опоясавшее кюрийен человеческого вожака. Ветер донес нехороший запах. Так обычно пахнет травимый стаей сайгак.

Волк почему-то тявкнул, опустил хвост и побежал в сторону от оранжевых точек костров. Он испугался. Чего — сам не знал.

— Зачем война нашему народу? — горячился молодой Борохойн-батор. — Три года воины не слезают с седел! Сколько людей полегло в лесах на полуночи? Сколько жизней забрали болота и болезни? Я не пойду за тобой, хаган!

"К утру он не будет хаганом, — мельком подумал Худук, сидевший справа от Гурцата. — Если все скажут: "Войне не быть" — нам, мергей-там, больше не потребуется военный вождь. И все вернется. Гурцат вновь станет равным среди равных…"

Владыки племен были приняты хаганом прохладно, но уважительно. По праву избранного Гурцат сам рассадил гостей так, чтобы никому не было обидно. Рядом с ним устроились не доблестные воины, как это случалось обычно, а наиболее старшие и мудрые. По левую руку — Эртай, чье лицо было украшено бесчисленными белыми шрамами и серебряной бородой, свидетельствовавшей о многих прожитых веснах. Справа, возле руки, почти бок о бок с хаганом, на расшитой золотом шелковой саккаремской подушке громоздился толстяк Худжирт, уже пятьдесят лет водящий под своей рукой большое племя киренов — еще одно колено степного народа мергейтов.

В глубине юрты, за спиной Гурцата, можно было рассмотреть человека, обликом никак не напоминавшего мергейта. Мужчина лет тридцати, высокий и постоянно улыбающийся углом рта. Ханы, увидев его, недовольно морщились и посматривали куда более высокомерно — явившийся зимой в становище Гурцата чужеземец всего за несколько лун превратился в советника степного вождя. Говорят, человек, пришедший с Заката, был мудр и владел даром волшебства, но разве можно допускать на Большой Круг чужака?

Однако хаган решил, что его новый друг, происходящий родом из безвестного Нардара, где люди строят каменные дома и никогда не кочуют, предпочитая постоянно жить на одном месте, обязательно должен присутствовать. Именно он посоветовал Гурцату созвать ханов нынешним вечером. Он только лишь посоветовал…

…Становище Худжирта располагалось у самого подножия гор. Состарившийся и раздобревший с возрастом хан не хотел ехать в немыслимую даль только затем, чтобы увидеть Гурцата. Кто он такой? Да, разбил коричневокожих дикарей, пришедших на лодках к побережью. Да, запер остатки этого странного племени на Лисьем полуострове. Взял добычу на границах Саккарема и раздал воинам, не обделив никого. А потом… Зачем Гурцату потребовалось вести свои тысячи на полночь?

— И я не пойду, — замотал головой Худжирт после быстрой и невыдержанной речи Борохойн-батора. Молод он еще и лишняя горячность не избыта. — Весна нынче теплая, зима была снежная. Степь расцвела, значит, будет приплод у скота. Прокормимся и без Саккарема!

— Двенадцать тысяч воинов, мужчин, которые могли кормить свои семьи, ушли в вечность за последние три весны, — добавил Худук. Его место тоже было почетным — сразу за вождем киренов. — Зачем новые смерти? Во имя чего? Золота? Его нельзя съесть! Рабов? К чему они в Степи, когда любой мергейтский мальчишка знает, как управляться с табунами?

Гурцат молчал. Он признавал право ханов высказать свои мысли. Однако почему никто, даже умудренный восемью десятками весен Эртай, не может увидеть круги, идущие по воде? Меорэ, пусть и многочисленные, но слабые, оказались той последней каплей, которая вызывает оползень в холмах. Ничто не вечно, даже Степь. Худжирт твердит, что грядущий год будет богат урожаем трав, потомством лошадей, овец… У него в улусе, наверное, так и случится. Но кто встанет за прибрежных мергейтов, кочующих у восходных берегов Великого океана? Разве не их становища были выжжены и разграблены меорэ? Не их ли скот был угнан, жены и дети захвачены в рабство, а у мужчин из всего достояния остались только сверкающие под солнцем сабли, которые они принесли хагану, горя желанием отомстить пришельцам?

Как бы то ни было, за три года войны меорэ разгромлены. Не меньше трети пространств Степи разорено, выжжено, а на месте бывших кюрийе-нов сейчас одни пепелища… Там никто не сможет жить по крайней мере пять лет. Дальняя часть Степи доныне занята остатками "племени, пришедшего из-за моря", — неуловимыми летучими отрядами пучеглазых, курчавых и беспощадных меорэ, слишком быстро приспособившихся к жизни на чужой земле. Маленькие улусы никогда не будут чувствовать себя в безопасности.

"Они винят меня за поражение в полуночных лесах… Думают, будто я нарочно загнал войско в гнилые болота и отдал на растерзание лесовикам с белой кожей и светлыми глазами? — думал Гурцат, лишь краем уха прислушиваясь к разговорам Большого Круга, сводившимся к одному — война кончена, хаган нам теперь не нужен, а коли вновь появится опасность, тогда и будем решать. — Меорэ пришли, но они пришли не только к нам, в Степь. Нашествие затронуло и земли Саккарема, и людей с полуночи. Начался водоворот, будто на весенней реке возле гор. Одни племена сгоняют с насиженных мест другие, особенно там, где кончается Степь и начинаются леса. Третьи выходят в Степь и пытаются жить за счет грабежей дальних, маленьких улусов и кюрийенов… Грозит беда, и никто не хочет этого понять".