Книга Чернее черного - Хилари Мантел

Колетт рыскала взглядом в поисках новой жертвы. Ей помогали мальчик лет семнадцати, одетый как бильярдист, в лоснящемся жилете и перекошенном галстуке-бабочке, и, хотите — верьте, хотите — нет, сонная шлюшка из бара. Придется самой мне бегать, думала Колетт. Первые пять минут, слава богу, ничего не говорят о вечере в целом.

Послушайте, вот как это делается. Допустим, вечер скучен, никто особенно не действует тебе на нервы, из мира мертвых доносится лишь далекое неразборчивое бормотание. Тогда ты оглядываешь зал, улыбаешься и говоришь:

— Послушайте, я хочу показать вам, как я делаю то, что делаю. Я хочу показать вам, что в этом нет ничего страшного, по сути, это всего лишь способности, которыми обладаем мы все. А теперь скажите мне, кому-нибудь из вас, — она делает паузу, обводит взглядом зал, — кому-нибудь из вас кажется время от времени, что он обладает паранормальными способностями?

Последующее зависело от, как выразилась бы Колетт, демографии. Есть стыдливые городки и городки, где руки дружно взмывают вверх, и, конечно, раз уж ты на сцене, ты в состоянии почувствовать настроение, даже если тебя не проинформировали заранее, даже если ты никогда прежде не была в этом конкретном месте. Но словечко-другое одобрения вроде «ну же, не надо прятаться» — и рано или поздно руки поднимутся. Ты присматриваешься — вечный компромисс между льстящим сценическим освещением и необходимостью видеть их лица. Потом выбираешь женщину из передних рядов, не столь юную, как Лиэнн, но и не выжившую из ума старуху, и просишь ее представиться.

— Джиллиан.

Джиллиан. Хорошо. Ну, приступим.

— Джилл, вы из тех женщин — ну, — она издает легкий смешок и качает головой, — ну, вы в некотором роде вечный двигатель, в смысле, так вас описывают друзья, верно? Всегда на ногах, днем и ночью, вы ведь из тех, на ком держится мир? Но есть кое-что, есть одна проблема, сами знаете, все друзья говорят, что вы уделяете себе слишком мало времени. В смысле, вы та, на кого все полагаются, та, к кому все приходят за советом, вы надежны, как скала, так ведь, но все же скажите себе, погоди-ка, погоди-ка минуточку, а к кому я пойду, когда мне будет нужен совет? Кто поможет Джилли, когда ей придется несладко? Дело в том, что вы слишком добры к своим друзьям, к семье, вы только даете, и даете, и даете, и вы должны остановиться, прямо здесь и сейчас, и сказать себе: погоди-ка, а кто дает мне что-нибудь в ответ? Вы, Джиллиан, — перебейте меня сейчас, если я не права, — можете дать очень много, но вы так заняты, прибирая за другими людьми и приводя их жизни в порядок, что у вас практически нет возможности заниматься собственной, в смысле, тем, что вам интересно, развивать свои таланты. Когда вы вспомните, когда вы вспомните, что радовало вас в детстве, все то, чего вы хотели от жизни, — вы поймете, что крутитесь, как я это называю, в колесе заботы и оно не дает вам, Джилл, оно не дает вам возможности заглянуть в себя, выглянуть за его пределы, — вы на самом деле способны, я говорю это не для того, чтобы польстить вам, но вы на самом деле способны на совершенно экстраординарные вещи, если вы приложите усилия, если вы только дадите всем своим талантам немного вздохнуть. Ну что, я права? Скажите, если я не права. Да, вы киваете. Вы узнали себя?

Джиллиан, разумеется, кивала с того самого мига, как Эл впервые перевела дух. Опыт подсказывал Элисон, что не родилась еще женщина, которая, оставив позади первую молодость, не опознает сей портрет как истинное и непреложное описание своего характера и талантов. Нет, конечно, может, и есть такая женщина, где-нибудь в джунглях или в пустыне, но эти пагубные исключения вряд ли попадут на «Вечер мистических искусств» Элисон.

Теперь она утвердилась в роли чтеца мыслей, и если она сможет сказать Джиллиан что-то о ней самой, о ее семье — тем лучше. Но она и так сделала достаточно — Джиллиан чуть не лопалась от удовольствия, — так что если никто из духов не прорвется, она просто спокойно продолжит с какой-нибудь следующей жертвой. Но уже довольно долго Элисон ощущала некое фоновое бормотание (временами переходящее в рев), источник коего находился не в зале, но где-то в ее черепе, за ушами, резонируя прямо в кость. И этим вечером, как и любым другим, она подавляет страх, который ощутил бы кто угодно, попав в толпу мертвых незнакомцев, чьи намерения в отношении тебя — загадка. Она глотает воздух, она улыбается и включает свой особый слух. Это молчаливый подъем чувств, это как слушать, стоя на стремянке, балансируя на самой верхней ступеньке; она слушает самыми кончиками нервов, на пределе своих способностей. Когда выступаешь на сцене, мертвых редко приходится уговаривать. Искусство заключается в том, чтобы отделить голоса, выбрать один и позволить остальным утихнуть — заставить их утихнуть, силой, если необходимо, ведь в загробном мире встречаются весьма раздутые самолюбия. Затем берешь тот голос, мертвый голос, который выбрала, и настраиваешь его на живого человека, на уши, готовые слушать.

Итак, пора обработать зал. Колетт напряглась, подалась вперед на цыпочках, готовая рвануть с микрофоном к цели.

— Эта леди. Я чувствую некую связь с законом. Вам часто приходится общаться с адвокатами?

— Постоянно, — ответила женщина. — Я замужем за одним из них.

Взрыв смеха в зале. Эл присоединилась к нему. Колетт ухмыльнулась. Теперь они в руках Эл, подумала она. Конечно, она хотела, чтобы Эл преуспела; конечно, я хочу, сказала она себе. В конце концов, у них совместная закладная, они связаны финансово. А если я уволюсь, подумала она, куда я потом смогу устроиться? Когда дело дойдет до «ваше последнее место работы», что я напишу в своем резюме?

— У кого в задних рядах несварение?

Лоб Эл покрылся испариной, загривок стал липким. Она любила одежду с карманами, в которых можно было носить сложенную влажную салфетку, чтобы украдкой промокнуть лоб, но в женских нарядах карманы обычно не предусмотрены, а брать на сцену сумочку как-то глупо.

— Эта леди, — произнесла она и показала пальцем. Везучие опалы мигнули. — Та, с которой я говорю. У вас изжога, я чувствую это. У меня тут есть кое-кто, кто очень счастлив в мире духов, — Марго, Марж, знаете такую? Маленькая женщина в бирюзовой блузке, она очень любила ее. Она говорит, вы вспомните.

— Я помню, да, — ответила женщина. Она осторожно приняла микрофон и держала его так, словно тот мог взорваться. — Марж была моей тетей. Она обожала бирюзовый и еще сиреневый.

— Да, — Эл заговорила еще мягче, — и она была для вас словно мать, правда? Она и сейчас, в мире духов, присматривает за вами. А теперь скажите, вы говорили со своим терапевтом об этом несварении?

— Нет, — призналась женщина. — Ну, у них столько дел.

— Им прекрасно платят за то, что они следят за вашим здоровьем, милая.

— Вокруг все чихают и кашляют, — пожаловалась женщина. — Уходишь еще в худшем состоянии, чем пришла — к тому же врачи все время разные.

Зрители заулыбались, по рядам прокатилась волна сочувствия. Но сама женщина излучала нетерпение. Она хотела узнать, что скажет Марж, а к несварению она давно привыкла.