Книга Габриэла, корица и гвоздика - Жоржи Амаду
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воспитанная на уважении к бракосочетанию, я как-то предложила Жоржи: было бы хорошо сочетать браком Мундиньо Фалкана с Жерузой. Он опять не послушался меня, заявив: „Я уже рискнул повенчать Габриэлу с Насибом и попал впросак, не знаю, как мне выкрутиться, а сейчас хочешь навязать мне еще брак… Нет, они не поженятся!“… Со временем я поняла, что Жоржи поступил правильно, не выдавая замуж внучку могущественного полковника за его лютого врага; пусть об отношениях Жерузы и Мундиньо подумает читатель…».
Познакомившись с «Необычайной кончиной Кинкаса Сгинь Вода», выдающийся бразильский прогрессивный поэт Винисиус де Мораес писал в газету «Ултима ора»: «Я испытывал такое же чувство, какое больше никогда не повторялось, когда прочел романы и повести великих русских мастеров девятнадцатого века — Пушкина, Достоевского, Толстого, особенно Гоголя». По суждению другого бразильского литератора, Вамирэ Шакона, «за лиричнейшим Жоржи Амаду открываешь тень Максима Горького».
Вдохновленные высокими идеалами гуманизма, беспощадно изобличающие антинародную суть капиталистического мира, полные уверенности в победе человечества над темными силами реакции, произведения лауреата международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» Жоржи Амаду близки и понятны сердцу советского читателя.
Хроника провинциального городка
Благоуханье гвоздики,
цвета корицы кожа:
это и есть Габриэла
всех на свете пригожей.
(Песня зоны какао)
История этой любви — «по любопытному совпадению», как сказала бы дона Арминда, — началась в тот яркий, озаренный весенним солнцем день, когда фазендейроЖезуино Мендонса застрелил из револьвера свою жену дону Синьязинью Гендес Мендонсу — склонную к полноте шатенку, видную представительницу местного общества, большую любительницу церковных празднеств, — а вместе с нею и доктора Осмундо Пиментела, дантиста-хирурга, прибывшего в Ильеус всего несколько месяцев назад, элегантного молодого человека, наделенного поэтическим даром. И как раз в то утро, незадолго до того как разыгралась эта трагедия, старая Филомена привела наконец в исполнение свою давнишнюю угрозу — покинула кухню араба Насиба, уехав с восьмичасовым поездом в Агуа-Прету, где преуспевал ее сын.
Как потом отметил Жоан Фулженсио, человек высокой культуры, владелец магазина «Папелариа Модело» — центра интеллектуальной жизни Ильеуса, день для убийства был выбран неудачно. Такой прекрасный солнечный день, первый после долгого периода дождей, когда солнечные лучи были нежными, как ласка, не подходил для кровопролития. Впрочем, полковник Жезуино Мендонса, человек чести, человек действия, не охотник до чтения, был чужд эстетике, и поэтому подобные соображения не пришли ему в голову, забитую цифрами и расчетами. Ровно в два часа пополудни, когда, как все полагали, полковник находился у себя на фазенде, он неожиданно ворвался в дом дантиста и выстрелил в прекрасную Синьязинью и ее соблазнителя Осмундо, метко всадив в каждого по две пули. Это происшествие вытеснило на время остальные выдающиеся события дня: жители Ильеуса забыли о том, что утром село на мель у входа в гавань каботажное судно, о том, что открылась первая автобусная линия, связывающая Ильеус с Итабуной, о большом бале, который недавно состоялся в клубе «Прогресс», и даже о волнующем вопросе, поднятом Мундиньо Фалканом и касающемся землечерпалок для углубления фарватера в бухте. Что же до маленькой личной драмы Насиба, неожиданно оставшегося без кухарки, то об этом поначалу узнали лишь только самые близкие его друзья, не придавшие этой драме особого значения. Все занялись взволновавшей весь город трагедией — историей жены фазендейро и дантиста. Причиной было то, что все трое принадлежали к избранному обществу, а также и то, что дело изобиловало щекотливыми и пикантными подробностями.
Ибо, несмотря на всесторонний прогресс, вызывавший гордость у жителей города («Ильеус цивилизуется бурными темпами», — писал видный адвокат Эзекиел Прадо в газете «Диарио де Ильеус»), в этих краях по-прежнему превыше всего ценились бурные любовные драмы с ревностью и кровопролитием.
Со временем замолкло эхо последних перестрелок в борьбе за захват земель, но с этой героической поры в душах ильеусцев осталась жажда кровопролития.
Сохранились некоторые обычаи: ильеусцы любили похвастать своей отвагой, ходили днем и ночью с оружием, пили и играли. Укоренились также некоторые законы, и по сей день управляющие их жизнью. Один из них, самый неоспоримый, гласил, что обманутый муж может смыть свой позор только кровью виновных.
Закон был соблюден. Возникновение этого закона, не записанного ни в одном кодексе и существовавшего только в сознании людей, относится к давним временам — много лет назад его ввели сеньоры, которые первые вырубали чащи и сажали какао. Закон этот действовал в Ильеусе и в те дни 1925 года, когда на землях, удобренных телами убитых и пролитой кровью, расцветали рощи, когда приумножались состояния, когда повсюду наблюдался прогресс и город менял свой облик.
Жажда кровопролития в ильеусцах была столь сильна, что араб Насиб, которому отъезд Филомелы доставил большое огорчение, забыл о своих неприятностях и целиком отдался обсуждению этого двойного убийства. Менялся облик города, прокладывались новые улицы, привозились автомобили, строились дома, коттеджи, особняки, расширялись дороги, выходили в свет новые газеты, создавались клубы, Ильеус преображался. Но гораздо медленнее менялись обычаи и нравы людей. Так бывает всегда, в любом обществе.
В этот год бурного прогресса…
(Из одной ильеусской газеты 1925 г.)
Ах, послушай, милый брат,
милый брат Луис Антоньо!
Офенизия качалась
на веранде в гамаке:
летний зной и легкий веер,
запах моря в ветерке,
темя чешет ей рабыня,
и вот-вот уснет она.
Вдруг явился император
борода как смоль черна.
О восторг!
Ах, на что мне эти рифмы,
