Книга Возвращение из мрака - Анатолий Афанасьев

Неделю назад Руслан Атаев отбыл в деловую поездку (я немного не угадал: не в Париж, а в Вену), с намерением вернуться через три дня, но не вернулся. Зато от него пришла странная телеграмма, Света процитировала на память: «Немного болею. Передай Квазимоде, пусть готовит Кузьму. Приеду когда не знаю. Береги себя». Кто такой Кузьма, я знал, – коммерческий директор «Золотого квадрата», фигура заметная и представительная, из бывших узников совести. В последнее время вошло в моду на крупные синдикаты ставить людей с сильной общественной репутацией. Обычно, когда их отстреливали, по всем каналам телевидения пускали народную скорбь – и частенько в очень зрелищной форме. Про Квазимоду я слышал впервые и спросил у Светы, кто это такой. Оказалось, начальник службы безопасности, полковник из бывших особистов. Получив, телеграмму, Света не слишком встревожилась: такое случалось и раньше. Руслан Атаев имел обыкновение пропадать по нескольку дней, иногда и до месяца, без объяснения причин. Света особенно не вдавалась в подробности, понимая, какие сложные задачи, требующие полной самоотдачи, приходится решать крупному российскому бизнесмену. Передала телеграмму Квазимоде – и успокоилась.

А вчера Вишенка не вернулся из школы. Утром, как всегда, его отвезли на занятия, а около двух часов ей позвонил телохранитель Ибрагим и сообщил, что мальчик пропал. Все дети разошлись, суббота – короткий день, но Вишенка из школы не выходил. Она помчалась туда, подняла в школе переполох, но лишь выяснила, что последним, кто видел Вишенку, был учитель физкультуры, бывший олимпийский чемпион по плаванию Гена Попов. Они с мальчиком задержались в бассейне: Вишенка сам об этом попросил. Хотел узнать, продержится ли под водой две минуты. «У вас хороший парень, – сказал бывший олимпиец Свете. – Чемпионом не будет, но за себя постоять сумеет. При любых обстоятельствах. Уж у меня, мадам, поверьте, глаз наметанный».

Из бассейна Вишенка пошел в раздевалку – и больше его никто не видел. Ни преподаватели, ни одноклассники. За вчерашний день Света обзвонила всех, кто был с Вишенкой в бассейне. В элитной школе классы небольшие, в Сашиной группе всего девять человек, четыре мальчика и пять девочек. Психиатр школы Ливенбук полагал, что это оптимальный расклад в период полового воспитания детей. Все мальчики, кроме Саши, из известных восточных семей.

– Ты все время отвлекаешься, – укорил я Свету. – Почему ты решила, что Вишенку похитили?

– Что же еще? – она в удивлении приподнялась на локтях, и видно было, что пришла в себя. Я тоже чувствовал себя нормально: водка и пиво сделали свое дело.

– Тебе кто-нибудь звонил? Требовали выкуп? Или что там требуют в таких случаях?

Ее удивление приобрело высокомерный оттенок.

– Ты так говоришь, Володя, словно речь о ком-то постороннем.

– Ответь, пожалуйста.

– Нет, никто ничего не требовал.

– Надеюсь, сообщила в милицию?

– Ради бога, Володя, не будь идиотом.

Я действительно сморозил глупость, извинился и пошел на кухню. Налил водки в чашку, но пить пока не стал. Задумался. Чувствовал себя, повторяю, нормально, но в то же время как бы не в своем уме. Перед глазами всплывали объявления, которые иногда дают по телевизору: такой-то вышел из дома, одет в синюю куртку и так далее… В Москве ежедневно пропадает множество людей, в том числе и детей, но объявления дают, думаю, только богатенькие. Обыкновенному обывателю в голову не придет сунуться со своим горем на телевидение. Тем более, известно, что в девяносто девяти случаях из ста это бесполезно. Пропавших иногда находят, но нескоро и неживыми. Удивительное время подкатило, о чем говорить. И все же я отгонял мысль, что с Вишенкой случилось самое страшное. Вернее, мысль, может, мелькала, но сердце молчало. Нет, Вишенку им не взять. Нипочем не взять.

Водку отнес в комнату – и удивился перемене, произошедшей в Светлане за несколько минут. Она побледнела, и жутковато проступили под кожей костяные глазницы.

– Что с тобой, Света? Тебе плохо?

– Почему, хорошо… Но если… Володечка, тогда мне незачем дальше жить.

Это верно, подумал я. Без Вишенки нам обоим нечего делать на этом свете. Звучит претенциозно, но это так.

– Значит, прошли сутки – и ничего? Ни слуху ни духу?

– Да.

– А что говорит Кузьма Савельевич? Принимает какие-то меры?

– Ой, надо же позвонить! – забыв про обморок, Света соскочила с кровати, побежала в коридор, где стоял аппарат. Я остался на стуле с чашкой в руке. Подумал, чего ее, чашку, носить туда-сюда, взял и выпил. На мгновение мелькнула странная картинка, будто ничего не изменилось в наших отношениях, восстановилась прежняя ситуация: полупьяный муж, хлопотливая женушка, идет какая-то разборка… Беда стояла рядом, но еще не укрепилась в сознании. От мысли, что Вишенка пропал, лишь в груди холодило. И Свету было как-то по-особенному жалко. Стройная, в длинной черной юбке, с растрепанными волосами, но ничуть не постаревшая. Ей всего тридцать четыре года, рано ей стареть. Она как пастушка из языческой мистерии. Все без исключения джигиты охочи до таких грациозных блондинок.

Когда они взяли верх, как монголы в прежние времена, они обыкновенно брали белых женщин в наложницы, а вот Руслан Атаев, честь ему и хвала, не побрезговал моей-то, оформил законный брак. Он вообще произвел на меня хорошее впечатление, хотя мы виделись всего один раз. На свидание со мной Вишенку обычно привозили в условленное место, чаще всего на Гоголевский бульвар, но в тот раз Света по телефону попросила подъехать к дому на Кутузовском проспекте, что-то там не заладилось. Я подъехал, так мало того, подождав минут десять, набрался наглости и приперся прямо к ним домой. Честно говоря, давно хотелось поглядеть, в какие хоромы Света переселилась, а тут такой случай. Конечно, не предполагал, что нарвусь на хозяина. По рассказам Светы, он ночевал дома редко, а чтобы среди дня… Грешным делом я подумал, специально меня заманивает, чтобы похвалиться, какого уровня благосостояния может достичь женщина, если живет с настоящим мужчиной, а не с бездельником. А тут еще совпадение: подошел к дому, подъезд настежь – грузчики затаскивают мебель. Ну я, недолго думая, шмыг – и на пятый этаж. Позвонил в обитую коричневой кожей дверь – и открыл, предварительно изучив меня в телеобъектив, солидный, пузатый господин, из тех, у кого на лице написано: тебе чего, голубчик? В морду хошь? Загорелый, с седоватыми усами, с иссиня-черными прядями густых волос. Открыл дверь широко, пригласил: заходи, друг, раз пришел. Был он в персидском халате, распахнутом на волосатой, бронзовой груди.

В прихожую, размером как вся моя однокомнатная квартира, устеленную ковром, выскочила испуганная Света, но хозяин махнул рукой – и она сразу исчезла.

«Пойдем, – позвал. – Давно надо поговорить. Потом тебе Сашу отдадут».

Ну и поговорили. В кабинете, меблированном в строгом стиле, но с небольшими излишествами в виде кожаного дивана и кадок с зеленью, коих, на мой взгляд, было чересчур много. Говорил, впрочем, большей частью Атаев. Поинтересовался, нет ли у меня каких-нибудь проблем, и узнав, что нет, предложил обращаться в любое время, если таковые появятся. Потом угостил сигарой, от которой я отказался, пояснив, что курю исключительно «Яву», и, не меняя тона, предупредил, чтобы я поменьше попадался ему на глаза. Я не то чтобы обиделся, а как-то не совсем понял. «Что вы имеете в виду, уважаемый Руслан? Я ведь только встречаюсь с сыном и больше ничего». Атаев с треском почесал волосы на груди. «Встречайся, почему нет. Я не против. Звонить не надо, чтобы языком трепать. Два раза звонил на прошлой неделе. Разве нет?» – «Мальчик болел, я хотел узнать…» – «Ничего не надо узнавать. Зачем женщине нервы дергать. Она не твоя. Когда была твоя, не берег. Теперь забудь насовсем. Денег надо, могу дать. Про Сашу тоже постепенно забудь, самому лучше будет. И Саше будет лучше. Всем будет лучше». Я опять переспросил: «Чем же будет лучше Саше, если я про него забуду?» Джигит и бизнесмен поглядел с грубоватой лаской. «Как не можешь понять, зачем ему такой отец? У него все есть, ни в чем не нуждается. Перед друзьями стыдно, когда узнают, что у него такой отец. Любишь Сашу, оставь в покое. У него свой светлый путь, не как у тебя. Я тебе плохо не сделаю, обещал Свете, но говорю как мужчина мужчине. Пей свою водку, к нам не лезь. Чтобы потом обижаться не пришлось».