Книга Багровая земля - Борис Сопельняк

– А мы на что?! Ничего, дадим толкового переводчика, предупредим, чтобы глупые вопросы не переводил, и все обойдется. Но ты прав: к этим встречам надо готовиться. Давайте-ка еще раз все вместе просмотрим захваченные у душманов документы.

Об этом я не мог и мечтать!

– Вот удостоверение Исламского общества Афганистана и значок с надписью «Аллах Акбар». Документ ценный, – размышлял Идрис, – можно вписать любую фамилию, приклеить фотографию – и прямиком в банду, сойдешь за своего. Когда были помоложе, мы с Азизом не раз пользовались такими пропусками.

– Дай-ка, посмотрю, – протянул руку заметно погрустневший Азиз.

– А вот фотографии Гульбеддина, Раббани, Гиляни и муллы Халеса[6]– это главари различных партий и наши злейшие враги. Правда, друг к другу они относятся тоже с откровенной антипатией.

– Что так?

– Грызутся из-за денег. Долларовая река из-за океана в Афганистане превращается в мелкие ручейки, но если их умело направлять, те потекут в нужный карман. Тот же Гульбеддин бежал из Афганистана без гроша в кармане, а теперь у него нефтеперерабатывающие заводы в Кувейте, сеть магазинов в Пешаваре, солидные вклады в западноевропейских банках. У Раббани или Гиляни заводов нет, зато есть острое желание их заиметь. А мулла Халес недавно в Бонне, рассказав о «победах» своих сторонников, призвал оказывать финансовую помощь не всему антиправительственному движению, а только ему, Халесу. В общем, за границей действует около семидесяти контрреволюционных обществ, партий и организаций, и все они норовят со стола своих благодетелей урвать кусок пожирнее.

– Но ведь перед ними нужно отчитываться, рапортовать о победоносных сражениях, приводить впечатляющие цифры о пленных и убитых, – заметил я.

– Вот-вот! Мы как-то не поленились и суммировали цифры: оказалось, что одна половина жителей Афганистана давным-давно в плену, а другая – в могилах. Иногда эти лжецы подписывают совместные заявления, призывы и приказы, побуждая главарей банд объединяться. Как правило, из этого ничего не получается. Частенько – не без нашей помощи. Так, Азиз?

– Так-так, – кивнул тот.

– Ты что, устал? – заметив, что друг не своей тарелке, спросил Идрис. – Иди домой и как следует выспись.

– Нет, я не устал. Я сына вспомнил… Ты же знаешь, когда-то я был неплохим анестезиологом. В партию вступил еще при шахе, не один год работал в подполье, а при Амине[7]попал в тюрьму. Из-за такой же вот бумажки, только с портретом Мао[8]. Откуда она взялась в моем столе, гадаю до сих пор. Когда за мной пришли, я собирался в аптеку – сильно простудился сынишка. Что с нами делали аминовцы, страшно вспомнить! Через полгода меня вышвырнули за ворота тюрьмы: подохнет, мол, и так. Но я выжил. Выжил! – грохнул он кулаком по столу. – А сына схоронили. Без меня. И тогда я поклялся…

Рашид встал и молча обнял Саидакбара. Тот уронил голову ему на плечо… Завтра этим людям идти в логово врага, завтра им могут выпустить кишки, отрезать голову, посадить на кол, но сегодня у Рашида есть Саидакбар, а у Саидакбара – Рашид. Это очень важно – иметь друга, вместе с которым можно не только жить, но и умереть.

Потом Рашида куда-то вызвали, и Саидакбар рассказал, как они подружились.

– Мы знакомы еще с университетских времен, вместе участвовали в студенческом движении. В восьмидесятом сложилась очень тяжелая обстановка в провинции Лагман. Партия сказала, что туда должны поехать молодые, сильные, умеющие стрелять. Мы стрелять не умели, но поехали – думали, научимся на месте. Нас было шестьдесят человек, казалось, большая сила, но местные власти распределили отряд по шести постам. Я оказался в десятке, которой командовал Рашид… Пост находился на окраине кишлака, прикрывал дорогу в ущелье, по которому пролегал путь за кордон.

Душманам это ущелье требовалось позарез, но ключ от него держали мы. И подкупить нашу группу пытались, и перевербовать, и выжечь, и перестрелять – ничего не получалось!

Взволнованный воспоминаниями, Саидакбар вскочил, одним глотком опрокинул в себя стакан минералки, пошагал по кабинету и, немного успокоившись, продолжил:

– Однажды погиб наш товарищ. Кладбище – рядом, и мы решили похоронить его по-людски. Но душманы устроили засаду. Огонь открыли в тот самый момент, когда мы опускали труп в могилу. Пришлось залечь рядом с убитым и отстреливаться. А душманы выпустят несколько очередей – и ждут, что мы будем делать дальше. Путь отхода свободен, но уйти, не выполнив священного долга, мы не могли. Тогда поднялся отец этого парня. Он взял сына на руки и шагнул к могиле. Эти сволочи подождали, когда отец подойдет к самому ее краю, и ударили ему в спину…

Больше Саидакбар говорить не мог. Пытался, но не мог: спазм перехватил горло. Он снова глотнул минералки и продолжил каким-то сиплым голосом:

– Отец упал в могилу, не выпуская сына, – выдавил Саидакбар. – Так их и закопали…

А на следующий день мы сделали вылазку и вырезали всех, кто находился в засаде. Придумал эту операцию Рашид. Накануне мы убили душмана, у которого обнаружили пачку удостоверений Исламского общества Афганистана[9]и полный карман значков, предназначенных для членов этой партии. Рашид предложил нацепить эти значки, запастись удостоверениями и явиться со стороны ущелья – как будто мы пришли из-за кордона. Фотографий на удостоверениях не было, вид у нас затрапезный, глаза злые, вооружены чем попало – словом, нас приняли как дорогих гостей: дескать, какое-никакое, а пополнение. Вечером мы предложили организовать новую засаду. Душманы согласились. Порешили мы их тихо, ножами.

– А потом чуть было не порешили нас, – продолжил незаметно вернувшийся Рашид. – Когда душманы из другой, более крупной банды, окружили пост, а нас осталось двое и в пистолетах по одному патрону, я понял, что это конец. Сдаваться нельзя – смерть будет мучительной, поэтому мы решили застрелиться. А чтобы не надругались над трупами, я предложил спуститься в старый вонючий арык. Саидакбар согласился. Мы уже были по пояс в воде, когда наверху появились душманы. Я инстинктивно нырнул.