Книга Отражение Ворона - Дмитрий Вересов

Но так, или иначе, читая «Брысь», – можно говорить и о традициях, и о тенденциях.

Каковы же традиции?

А в лучших традициях интеллигенции было всегда… бояться. Бояться всего, кроме убитых уже (или самоликвидировавшихся) тигров и драконов. Так вот нынешние тусовщики столичных литсалонов уже НЕ боятся памятника Дзержинскому на Лубянской площади. И НЕ боятся КГБ, НЕ боятся, что их поймают и потащат за чтение и обсуждение второй части «Улитки»…

Но все они БОЯТСЯ будущего.

Все им там чудится либо comeback союза коммунистов под православными знаменами и с председателем нового ГБ во главе этого альянса, когда снова все запретят… («и бани все закроют повсеместно», как пел Высоцкий), то снится им пост-атомное запустение, то привидится им нашествие роботов или клонов-зомби… а то и все вместе взятое, типа коктейля «рыбка», когда после ухода гостей из всех бутылок все сливается в один сосуд и туда запускается шпротина, или килька пряного посола…

Слила ли все свои и чужие страхи в единый сосуд Татьяна Львовна?

Далеко не все, но все же слила.

Налив в тазик от «Кин-дза-дзы» и от Стругацких, от себя лично Татьяна Графова добавила главного своего и типичного для всей столичной тусовки страха – НИЧЕГО НЕ ГОВОРИТЬ И НЕ ПИСАТЬ ОТКРЫТО И ПРЯМО.

Ну, писал притчами Евгений Шварц… Но время-то было какое? И вправду могли на цугундер потащить! А эти-то, нынешние? Чего ради наклон пера меняют, да левой рукой пишут? Чтобы снова ГБ «не засекло»? Почему пишут сказочки да притчи?

Потому что страшно им. Потому что настоящий страх не в том, что они всерьез верят, будто их внукам придется вместо пива «Хайнекен» склизь болотную хлебать, а в том, что… ах, как бы чего не вышло… Напишу-ка я СМЕЛУЮ, и даже ОТЧАЯННО СМЕЛУЮ сказочку. На всякий случай.

А и публика, которая за 70 лет перманентной боязни – просто и элементарно привыкла к такой форме общения, по-прежнему БЛАГОДАРНО ПРИНИМАЕТ ВСЕ ЭТИ УСЛОВИЯ общения «писатель-читатель». И вот еще что удобно! За туманами аллюзий – легко прятать пустоту… отсутствие настоящих мыслей. А публика?

Как в гениальной вещи А. Зиновьева «Зияющие высоты» (вот кому смелости не занимать) описано: Жители Ибанска ибанцы ходили в Театр на Ибанке, где смотрели совершенно невинные пиески, но ловили там «между строк» неуловимые иероглифы неких несуществующих смелых мыслей, и умилялись собственной догадливости, пужливо гордились своей и авторской смелостью.

Вот и теперь официозная писательская тусовка столицы пытается предложить читателю прежние правила – поиграть в отгадайку: я ничего туда не положу, а ты радуйся своим смелым домыслам, зато ни тебя, ни меня не потащат…

Но надо ли нам это теперь?

Думаю, что не надо. Время теперь другое. Время не притч, а открытого текста.

– М-да… – сказал Иван, ознакомившись с творением Ломова. – Я, конечно, и сам не большой поклонник «Брыси», но все-таки… Хорошо еще, что тут нет про спирохет, климакс и эякуляцию.

– Что нет про климакс и эякуляцию – как раз плохо, – сказала Алиска, откладывая недоеденный бутерброд. – Дай-ка сюда этот текст…

Минут пятнадцать она сосредоточенно колотила по клавиатуре компьютера, хмурилась, кусала губу. Иван подошел сзади, попробовал приласкаться.

– Ну так и есть! – с неожиданной злобой произнесла Алиска. – Сволочь! Какая же сволочь!

– За что?! – обиженно пролепетал Иван.

– За что? А вот гляди-ка сюда!

На экране монитора светился текст ломовской статьи про «Брысь» в окружении каких-то черных всадников на голубом фоне.

– Сайт фан-клуба Петра Левина, – сказала Алиска. – И точно такой же текст выложен на страничке «Московского литератора» за подписью какого-то Худайбердыева… Слушай, по-моему, этот Ломов просто развел нас, как лохов!.. Ты как хочешь, а я звоню Леве!

Алиска схватилась за телефон.

– Да ладно, – примирительно сказал Иван, чувствуя облегчение оттого, что любимая назвала сволочью не его, и что, похоже, с литературной критикой на этот раз покончено. – Ну его в задницу! Да и нечего с такой мелкой предъявой к Леве соваться. За триста баксов тебя разве что пошлют куда подальше.

– А он еще на сто пятьдесят икры нажрал с коньяком! – не унималась Алиска. – И потом, пусть за кидалово ответит!

– Да чем ответит-то? – убеждал Иван. – Ты его костюмчик видела? Секонд-хэнд от Раскладушкина! Коронки железные! Нет уж, пусть с ним такие же, как он, нищие разбираются, а мы ему по-другому отомстим, по-писательски. Будет он у нас в самых мелких шестерках у самого гнусного политикана бегать, гнилым компроматом приторговывать, а потом его в «Кресты» посадят и там «опустят»… Во всех подробностях… – У Ивана даже глаза загорелись, творческая мысль включилась на всю катушку. Он отодвинул Алису, уселся за комп и, открыв новый файл, начал быстро печатать, приговаривая: – Значит, Ломов будет у нас «Долболомов»…

Алиска вздохнула, покрутила пальчиком у виска и тихо вышла…

Алиска не очень-то задумывалась над тем, отчего она живет с Иваном…

Почти вдвое ее старше. Мог бы папой ей быть, запросто! По возрасту. И в постели-то ее Иван был далеко не супер-пупер. Старался, конечно. Даже радел! Но все больше руками, да влажным своим ртом.

И вообще, придавал их соитиям огромное значение, зажигал свечи, ставил Моцарта или сборник медленных «Битлз»… И потом долго-долго мучил ее поцелуями.

Алиска даже и не задавалась вопросом – а почему она с ним?

И если бы задалась, то, наверное, и часа бы с ним не осталась.

Был, разумеется, в ее жизни секс. Навалом его у нее было, хоть отбавляй! И даже на работе.

Разумеется, Ванька об этом не знал.

А узнал бы…

Нет, она его не боялась – он из тех, что скорее сам повесится, чем решится неверную подругу покарать, или тем более – соперника.

Просто, жила с ним, пока, а по правилам совместной жизни, как она их для себя понимала, негоже было давать информации о ее быстрых перепихах на работе с кем-нибудь из тех красивых мальчиков, что все время менялись в их фирме, – об этих «квики» прямо на канцелярском столе, или о пересыпах с лоснящимися от вальяжности папиками, что из клиентурной элиты или учредителей, когда ее, полупьяную, увозили с очередной презентации куда-либо в сауну или охотничий домик и когда она едва не забывала заплетающимся языком отзвониться Ваньке, чтобы не ждал…

Ему и не следовало обо всем этом что-либо знать. И совсем не потому, что она его жалела или щадила. Просто, по Алискиному разумению, так было принято… Если имеешь личную жизнь, то не рассказывай о ней сожителю.

Или мужу?

Впрочем, мужем Ваньку она никогда не считала.

И все же жила с ним. Потому, что был он тихим, безобидным и покладистым. Вроде старого пуделя.