Книга На качелях любви - Галия Мавлютова

– Все письма, как входящие, так и исходящие, регистрируются в курьерском отделе, – сказал Олег Александрович, – мы проверили журналы и выяснили, что у вас в работе должно находиться письмо из Иванова.

Далось им это Иваново, что они там собрались делать, с кем хотят переписываться? Может, взять и крикнуть что есть мочи: «Далось вам это Иваново!» – и гордо удалиться с мучительной Голгофы прямиком на гору Фавор. Нет, нельзя кричать, эти не поймут. Это же «особая тройка», карающая мечом и дланью любого, осмелившегося нарушить законы корпорации. Я срочно заткнулась. Мне сразу стало легче. И дышать, и существовать. Ведь в царственном кабинете я не жила, здесь тоскливо тянулись роковые минуты моей производственной деятельности. Эти минуты можно внести в графу – издержки профессии. Кстати, эти издержки неплохо оплачиваются. Можно потерпеть. Немного. Совсем чуть-чуть осталось.

– А что там? – сказала я, заглядывая в стальные глаза Олега Зимина.

И фамилия у него зимняя, и глаза холодные, и сам он несколько отстраненно держится с окружающими, как бы абстрагируясь от реальной действительности, но на дне стального озера скрывается легкая усмешка, добрая, теплая. Она на самой глубинной глубине прячется, но я ее вижу и чувствую, ощущаю. Мне тепло с ней, ладно и складно, как будто я в детство окунулась на минутку.

– А что там? – повторил он за мной.

Получилось смешно, будто мы дразнились, как в детстве, играя в повторялки.

– В письме? – сказала я, заглядывая ему в глаза.

Мне хотелось проникнуть на дно, в глубину, туда, где полыхал огонь, серый, жесткий, плавкий. Такой огонь плавит тугие металлы, превращая золото в жидкую струйку солнечной жидкости. Ковшик наклонится, струйка нечаянно прольется и уйдет глубоко в землю, заляжет там и проспит в тепле еще несколько тысячелетий. На дне души Зимина было интересно. Там горели огни, полыхали костры, а снаружи громоздились ледяные глыбы. Я погрузилась еще глубже. Отодвинула рукой льдину и шагнула в доменную печь чужого внутреннего мира. Олег Александрович вздрогнул. Чувствительный мужчина, однако.

– Это письмо написал наш внештатный корреспондент из Иванова, – услужливо подсказала Марина Егоровна.

Ей положено оказывать услуги руководству. У Егоровны большой функциональный разброс обязанностей.

– В письме важная информация, – сухо бросила Лариса Петровна, – мы хотели направить тебя в командировку, Даша, чтобы ты самостоятельно разобралась в ситуации. Хватит уже в стажерах сидеть, пора начинать писать.

Она мне то тыкает, то выкает – непонятная какая-то женщина.

– А что это за информация? – сказала я, выбираясь из сухого жара огненной души Зимина. Там очень жарко, можно обжечься и крылышки опалить. Слишком горячо. Я с трудом переключилась на реальные темы. Кажется, меня переводили в другой разряд. Начальство пыталось вытащить на поверхность зависшего работника. Из неловкого стажера хотели скроить мастера плаща и пера, а получилась неувязка, какое-то дурацкое письмо вдруг потерялось.

– Мы не знаем, в чем дело, корреспондент хочет сохранить свою анонимность, но он прислал уже второе письмо на имя Олега Александровича, требует от нас принятия незамедлительных мер. А какие меры мы можем принять, если у нас нет первого сигнала, информативного?

– Я вспомнила, – сказала я, с трудом уводя взгляд в сторону от зиминских глаз, – вспомнила, что есть еще одно письмо, но оно валяется в урне.

– Где?!! – хором выдала троица.

Над женскими контральто главенствовал солидный баритон, приятный и чарующий до умопомрачения. До глубокого обморока.

– Письмо лежит в урне, оно туда нечаянно упало, можно, я пойду, достану, а? – сказала я, боясь встретиться взглядом с Зиминым.

Там было опасно и страшно. Можно упасть в полыхающую бездну легким мотыльком и так же легко сгореть, не оставив следа на земле.

– О-о, господи! – жеманно простонала Лариса Петровна.

Мало того что Лариса Петровна происхождением из непонятных женщин, так она еще и жантильная ко всему прочему! Явно двуличничает, ведь начальница не верит в бога. И в черта не верит. У нее в душе кромешный ад, без просвета и форточки. А имя божеское Лариса Петровна произносит по привычке, жеманясь и лицемеря, как истинная фарисейка.

– Я бегом, туда и обратно, – выпалила я, готовясь к прыжку типа па-де-грас.

Придется взять дистанцию за два лестничных пролета.

– Беги-беги, Даша, – сказала Марина Егоровна.

Видимо, она посылала меня куда подальше. Остальные промолчали. Они присоединились к первой по отсылке. Я помчалась в свою норку. Рванула урну, вытащила конверт из щели. Прочитала адрес. Город Ухтомск. Какая приятная неожиданность. В далеком и невинном Ухтомске тоже читают нашу газету, что означает: не только ивановские граждане с нетерпением ожидают выхода очередного номера «Северного сияния». Я едва не завыла от отчаяния. Соня старательно клацала по клавиатуре, сделав вид, что ее не касаются внутриведомственные катаклизмы. Правильная девушка Соня, она далеко пойдет. А мне пришлось возвратиться на место публичной казни с повинной головой. Меня там ждали, надеялись и верили, внимательно разглядывали, будто впервые увидели. Смотрели как на икону. И вмиг поняли, что зря старались, и стыдливо потупили взоры. Воцарилось молчание.

– Письмо из Ухтомска, – выдохнула я.

Начальство тоже вздохнуло, так же молча. Видимо, они не знали, как со мной поступить – придушить сразу или немного помучить сначала. Первой опомнилась Марина Егоровна.

– Даша, возвращайся на рабочее место, – сказала она.

По тону начальницы можно было определить, что она отсылает меня не на рабочее место, а куда-то очень далеко, так далеко, где я еще ни разу не бывала. Я тихо и нежно прикрыла за собой дверь. Секретарша Зимина мельком оглядела меня. И равнодушно отвернулась, видимо, Дарья Добрая не впечатлила манерную девушку своим видом. А у меня отличные внешние данные, гораздо лучше, чем у разных фотомоделей. Ноги длинные, талия 59. «90—59—89» – это мои параметры. Разумеется, параметры я слегка преувеличила. 85—59—84. Это мои размеры в продольном измерении, но почему-то я не произвожу впечатления на окружающих. Робкая провинциальная девочка, без году неделя в редакции, на личном счету уже второй прокол за двенадцать месяцев. Это слишком много для стажера. А начинающий газетчик не имеет права на ошибку. Даже на одну. Я и без секретарши это знаю.

Наша Динка нашлась на лестнице. Она неслась на всех парах куда-то ввысь, наверное, летела на вкусный запах, доносившийся из редакционного кафе. Я навалилась на нее своим тщедушным модельным телом, всеми силами прижимая ее к стене.

– Дин, а где твоя разносная книга? – прошипела я, изображая из себя воинственную Никиту, но вместо ствола пистолета мне пришлось прижать к Динкиной груди указательный палец.

Динка здорово испугалась. Она осторожно отвела мой палец от своей хилой груди. Курьерша уже три месяца сидит на строго секретной диете. У нее тридцать восьмой размер, по российским меркам – сорок четвертый. Но даже этот размер Динке явно великоват. И она чрезвычайно гордится этим обстоятельством.