Книга Припять – Москва. Тебя здесь не ждут, сталкер! - Алексей Молокин

Берет промолчал. Попутчик был ему, в сущности, не нужен, хотя в чем-то прапор прав, в нынешнем виде сталкер был, мягко говоря, небоеспособен.

– Юра, – представился бывший прапорщик и протянул руку.

Берет замялся, словно вспоминая, как же его зовут, отвык он от человеческого имени, собственное имя вдруг показалось ему чужим, хотя имя как имя, ничего особенного, и пожал протянутую руку.

– Степан, – сказал он.

– Есть будешь? – спросил прапорщик Юра и, не дожидаясь ответа, расстелил извлеченную из вещмешка газету и выложил на нее буханку хлеба и присыпанный крупной солью шмат сала с розовыми прожилками. Потом хитро улыбнулся, запустил руку в мешок и извлек оттуда заткнутую полиэтиленовой пробкой бутылку и пластиковые стаканчики. – За встречу, – пояснил он. – Нам еще часа три пилить до станции, там пересядем, а ночи уже холодные, август на дворе, да и в окна вон как свищет.

Берет не стал отказываться, тем более что картошка давно закончилась, и жрать хотелось до судорог.

– …Ну, с тобой понятно, ранение есть ранение, тебе хоть пенсию положили. – Прапор, выпив, раскраснелся и стал говорлив, хотя лишнего о себе не рассказывал, больше шутил. – А вот меня выперли, не поверишь, за секс с командирской дочкой! Причем все было по обоюдному согласию, да и командир поначалу был, в общем, не против.

– Как это? – удивился Берет. – Секс, это дело личное, да еще и по обоюдному согласию, и папаша-командир не против. Несовершеннолетняя была дочка, что ли? Или жениться не захотел?

– Совершеннолетняя, и даже более того, – грустно сказал Юра, – да и жениться я не отказывался, потому как дочь командира части, карьера и все такое. А потом, жениться – это ведь не насмерть, то есть, я хотел сказать, не навсегда. Женился, разженился, делов-то! В пирсинге все дело, будь он трижды неладен! И еще в моей впечатлительной натуре. Ну и дура она, конечно, это само собой разумеется. Хотя и генеральская дочка.

– В чем? – спросил Берет. – То есть насчет натуры я понял, а пирсинг-то здесь при чем? Это же такая хрень, которую в губу вставляют или в бровь. Или еще куда-нибудь.

– Вот именно, что «куда-нибудь», – мрачно согласился отставной прапорщик. – Куда только эти дуры его не вставляют! Уснул я, значит, как полагается, отбарабанил девушку и уснул. А ночка была, скажу я тебе, жаркая, да еще какая! Любовь же, сам понимаешь, а качественная любовь вообще дело утомительное. Ты только не думай, что я пошляк какой или циник, я просто реалист и человек действия. Любовь – это, конечно, прежде всего чувства, но чувства, не подкрепленные действием, это, знаешь ли, несерьезно. Ну вот, сплю я, значит, и снится мне, что я где-то в горах, и эти гады лезут со всех сторон, а патронов не осталось. Мне часто всякая гадость снится, я же говорю, чувствительная у меня натура. И память неразборчивая, что надо и что не надо помню. Я вокруг пошарил и нащупал кольцо. Граната. Ф-1 скорее всего, ну, да выбирать не приходится. Ну, я и рванул за кольцо. Ору как резаный: «Спецназ не сдается!», а рядом кто-то визжит, но это тоже в порядке вещей. Перед смертью кто орет, кто визжит, кто матерится. Всякое бывает…

– И что дальше? – спросил Берет. – Пирсинг-то здесь при чем?

– Пирсинг это и был, – зло сказал прапор. – Эта дурища себе колец понавставляла. В разные, понимаешь, места. Удивить меня хотела, наверное. Вот и удивила. Кольцо-то я с мясом вырвал!

Берет сочувственно помолчал, история была хоть и забавная, но какая-то страшноватая. Особенно если подумать, в какие места продвинутые девушки вставляют себе эти самые кольца. Хорошо, если в пупок… Хотя и в пупок совсем нехорошо получится, если как следует дернуть…

– Да, – наконец сказал он, – дела! А с чего это ты орал про спецназ? Ты же прапорщик, а прапорщики – они больше по хозяйству?

– По-твоему, в спецназе и прапоры не нужны? – обиделся Юра. – Сразу видно, что ты не из наших!

Странный он все-таки был, этот прапорщик Юра.

И тут в вагоне что-то изменилось.

Из тамбура в полупустой вагон ввалилась кучка цыган. Берет недолюбливал эту публику за бесцеремонность и какую-то инфернальную нечистоту, но в принципе относился к ним вполне терпимо, особенно если цыгане к нему не приставали. Вошедшие расположились неряшливой группкой в противоположном конце вагона и загалдели. Их резкие голоса разрушили и без того непрочный вагонный уют. Однако не только Берета раздражали неожиданные попутчики. От приблатненной на вид компании, балующейся картишками в центре вагона, отделился один, низкорослый, весь какой-то перекрученный, опасный, подошел к пожилому, одетому в дорогую кожу цыгану и что-то сказал. Цыган набычился, выпуклые глаза его словно вскипели жидким оловом, урку швырнуло в проход между сиденьями и с силой впечатало в двери. Посыпались стекла, блатной сполз на заплеванный пол вагона, но поднялся, сунул руку за пазуху и потянул оттуда обрез.

Цыган напрягся, кожаная куртка лопнула и повисла клочьями на раздавшихся вширь плечах, перекрученного рвануло в обратную сторону, назад, к цыгану…. Нет, не к цыгану, потому что цыганами существ, оскалившихся у дальнего тамбура, назвать уже было нельзя.

«Откуда здесь твари Зоны?» – успел подумать Берет, понимая, что сейчас он безоружен, а значит, сделать ничего не может.

Над ухом раздались резкие хлопки. Прапор стоял в проходе и садил пулю за пулей в мутанта из видавшего виды ПМ, но никак не мог попасть. Не мог, потому что фальшивый цыган находился совсем не там, где его видел прапор. Пистолет грохнул в последний раз и умолк, высунув ствол, как усталый пес язык.

Берет уперся костылями в пол, махом перелетел через проход, упал, успев схватить валяющийся на полу обрез, сдвинул предохранитель вперед и, лежа на боку, навел его на того, кто казался цыганом. Сталкер в отличие от блатных и прапора видел, как тварь, оставив вместо себя морок, не торопясь плывет к ним. И она, эта тварь, похоже, поняла, что Берет ее видит, почуяла в нем человека Зоны, которому не впервой убивать ей подобных, который не промахнется, запнулась, попятилась и неожиданно исчезла в дальнем тамбуре вместе со своими собратьями. Лязгнула дверь, и свора пропала в сумерках.

В вагоне остро и горько воняло порохом. Блатные, на деле оказавшиеся никакими не блатными, а припозднившимися строителями-шабашниками, подобрали своего товарища, тот ошалело крутил головой и глотал водку из горлышка. Прапор ползал по полу, собирая гильзы и матерясь. Ох, не прост оказался прапор, совсем не прост!

Берет сунул обрез за пазуху, дотянулся до костылей и вернулся на место.

– Наследили, как шпана малолетняя, – сказал прапор, пряча пистолет. Гильзы он завернул в газету и сунул в свой мешок. – Ты это… помалкивай насчет ствола, слышь, служивый! Целее будем.

Один из шабашников, плотный мужик с корявыми натруженными руками, подошел к Берету и спросил:

– Обрез-то, может, вернешь?

– Обойдетесь, – отрезал Берет. – Нельзя вам оружие, еще стрельнете кого, чего доброго.