Книга Тайна осенней звезды - Карина Тихонова

Шеф неопределенно пожал плечами.

– Официальный вердикт звучит так. Но…

Он снова замолчал. Мной овладело профессиональное любопытство.

– Что «но»?

– Понимаешь, говорят, что у него лицо было перекошено от ужаса, – высказался наконец шеф.

– Кто говорит?

– Есть у меня приятель в морге…

Шеф поперхнулся и бросил на меня короткий подозрительный взгляд. Но я сохранила серьезное выражение лица.

– Работает там, – пояснил шеф на всякий случай.

– Нужное знакомство, – одобрила я. – Все там будем.

– Вот именно. Он говорит, что, когда Терехина привезли, вдова потребовала гримера. В общем, нельзя было его выставлять напоказ с… с таким выражением лица.

Шеф снова замолчал. Его глаза, не отрываясь, буравили точку в столе.

– Может, все дело в том, что он почувствовал себя очень плохо? – предположила я. – Ну, и испугался!

– Может, конечно, – откликнулся шеф, но как-то вяло. – Однако мне кажется…

Он понизил голос.

– Понимаешь, Терехин тем вечером отпустил телохранителей. И не сказал, куда едет.

– Если не сказал куда, значит, к любовнице, – уверенно определила я.

– Вот именно!

Шеф поднял указательный палец.

– А ты помнишь, кто у него любовница?

– Нет, – ответила я, добросовестно порывшись в памяти.

– Алина Брагарник! – напомнил шеф почтительным голосом.

Я присвистнула.

Алина Брагарник – прима нашего театра оперетты. Сколько ей лет, не знает никто. Если смотреть из зрительного зала – не больше двадцати.

Если судить по количеству и качеству любовников…

Даже затрудняюсь сказать. Мама помнит, что Алина была фавориткой городского мэра еще при старом режиме. Тогда мэр назывался «председателем горисполкома». (Честное слово, я рада, что старый режим приказал долго жить. Выговорить такое словосочетание можно только после второго стакана!)

В общем, подсчитать возраст Алины Брагарник пока не удалось никому.

– Значит, – начала я развивать гипотезу, – вы считаете, что Терехин неожиданно приехал к любовнице, увидел ее без грима и…

Я остановилась, потому что шеф сильно хлопнул ладонью по столу.

– Извините, – быстро покаялась я. – Профессиональный цинизм.

Шеф фыркнул, как тюлень.

– Соплячка, – сказал он, остывая. – Ей серьезное дело поручают, а она шуточки шутит.

– Какое дело? – насторожилась я.

– Редакция решила провести собственное расследование.

Я состроила понимающее лицо. Ну, конечно! Собственное расследование вошло в моду с подачи столичных коллег и стало пользоваться успехом у читателей. Разве мы можем остаться в стороне?

– Что хочет выяснить редакция? – спросила я.

– Во-первых…

Шеф загнул толстый короткий палец. Когда он это делает, я всегда испытываю острый душевный дискомфорт. Мне кажется, что палец сейчас поломается.

– … нужно узнать в подробностях, что он делал в последний день своей жизни.

– Понятно.

– Во – вторых…

Шеф повторил трюк с пальцем.

– … нужно узнать, какие отношения у него были с окружающими людьми. Под окружающими я понимаю жену, любовницу, конкурентов и коллег по работе.

– Значит, новая радиостанция нас тоже интересует? – уточнила я.

– И ее владелец особенно! – подчеркнул шеф. – Ходят упорные слухи, что покойный Терехин пытался выжить его из города. И даже прибегнул к помощи Азика.

Азик – это наш местный бандит. Точнее говоря, глава преступного сообщества. Зовут его Азиз Турсун-Заде, хотя полное имя известно только прессе и милиции. Все остальные жители города называют его просто Азик. У Азика имеется собственный ресторанчик на берегу залива, небольшой загородный отель и цех по производству колбасных изделий. Это его официальные источники дохода. Остальное – для души.

Внешне Азик невысокий кругленький мужчинка, главную часть которого составляет большой объемный зад. Один мой милицейский осведомитель выдал хохму: стражи порядка называют Азика «маленький Турсун с большим Заде». За глаза, разумеется. Подобной обиды Азик не простил бы даже родной милиции.

– И что из этого вышло? – заинтересовалась я. – Азик надавил?

– Не знаю, – ответил шеф. – Никто не знает. Знал только Терехин, но, как видишь, умер. Еще знает Азик, но у него не спросишь.

– Остается только глава новой радиостанции, – договорила я. – Надеюсь, он знает, давили на него или нет.

– Вот именно!

Шеф повозил руками по столу. Мне показалось, что он чувствует себя как-то беспокойно.

– Ты его уже видела? Я имею в виду Дердекена?

– Нет, – ответила я. – Но кое-что слышала.

– Что слышала?

Я почесала нос.

– Слышала, что у него недурное суденышко, – начала я добросовестно.

– Ага!

– Слышала, что он…

Я снова почесала нос. Все. Больше Лешка ничего не сказал.

– В общем, говорят, что он какой-то скользкий, – завершила я.

– Ага! – повторил шеф.

Встал с кресла и прошелся по кабинету. Остановился у окна и стал смотреть на улицу.

– Постарайся с ним познакомиться, – сказал он, не оборачиваясь.

– С Дердекеном?

– С Дердекеном, – повторил шеф. – Девушка ты серьезная, основному правилу журналистики тебя учить не нужно…

– В журналистике все правила основные, – сказала я. – Какое вы имеете в виду?

– Я имею в виду, не вступать с объектом в личные отношения, – сухо ответил шеф.

Я только засмеялась.

– Зря смеешься, – сказал шеф и повернулся ко мне. – Говорят, он красавец. Роковой мужчина.

– Не терплю красавцев, – легко ответила я. – Можно идти?

– Давай, работай, – разрешил шеф. – На все про все – неделя. Да, еще!..

Шеф потоптался на месте.

– Попытайся узнать насчет диагноза смерти Терехина.

– Так вы думаете…

– Ничего я не думаю! – оборвал меня шеф. Вернулся в кресло и придвинул к себе свежую газету.

Я поняла, что разговор окончен и покинула кабинет.

Неделя… Неделя – это хорошо. Это значит, что можно не приходить на работу к половине девятого. Это значит, что мне не нужно сидеть за компьютером в редакции. Это значит, что я могу разъезжать на моей новой машинке сколько захочу.