Книга Собачья работа - Галина Львовна Романова

Стойка ненадежна — вторая нога не чувствует, куда ступает. Колено дрожит и ноет, я заваливаюсь набок. Но теперь лишь четверо стоят напротив — еще двое лежат. И у одного явно повреждена рука. Он — самый слабый. С него и начнем.

Прыжок вперед. Атака. Получай! Выронить ставшие лишними ножны, вырвать меч из слабеющей руки, перевернуть рукоятью вверх, используя вместо щита. Хорошо! Теперь мы на равных. Еще удар, еще. Шаг вправо, шаг влево. Принять на левый меч-щит чей-то клинок, вывернуть кисть, разрезая противнику руку возвратным движением, и ткнуть острием — наугад, лишь бы задела.

— Сзади!

Меч уже полетел за спину, описывая полукруг. Послышался скрежет металла — лишь холодком повеяло от отбитого клинка, который в другое время мог бы снести ползатылка. Ну, спасибо, парень! Ты — мне, я — тебе!

Еще одна атака. Рванула дистанцию, не давая поднять меч для нормального удара. Скорее, пока тот, за спиной, не догнал — подвижность-то у меня не та. Встать бы к стене рядом с тем парнем — так не дадут прорваться. И обороняться тяжело — отступать некуда. Да где ж этот второй? Как там его звали? Генрих?

Противник не ожидал от меня такой прыти — не уследил за мелькающим клинком и получил мечом в бок. Не стала добивать раненого, повернулась к четвертому, последнему.

Наверное, что-то такое было у меня на лице, отчего он вдруг попятился. То ли испугался, то ли узнал. Я-то его рожу пару раз замечала в трактире — он не из наших. Во всяком случае, в «Кровавой Мари» такие вот мечники держались отдельно от ветеранов. Ни разу не видела его разговаривающим с тем же Яго, не говоря уже о других. Тем лучше — легче будет убивать.

А ему страшно! Отмахивался мечом больше из упрямства — узнал же женщину! И мою хромоту тоже заметил — значит, давно уже сообразил, где и когда мог видеть. И наверняка понял, что терять мне нечего.

Я впрямь дралась насмерть. И может быть поэтому мой меч нашел брешь в его защите и рыбкой нырнул в открывшуюся щель. Споткнулся на миг, встретив сопротивление плоти, но тут же, поднапрягшись, проник сквозь кожу и мясо… Убийца захрипел, шатаясь. Я выдернула клинок. Пнула тело ногой, чтобы побыстрее упало, не удержалась, добавила еще один рубящий удар поперек спины, подсекая хребет. Этот противник был самым подлым — напасть сзади много доблести не надо. Его я равняла с теми, против кого дралась на поле боя. Этому, добивая, и глотку перерезать не жалко, вместо того, чтобы внимать мольбам о пощаде.

Кстати, о поле боя. Опираясь на меч, осмотрелась по сторонам. Правая нога дрожала — то ли ремни крепления разболтались, то ли просто нервное. За два года, с тех пор, как получила рану, это был мой первый настоящий бой. И первая, коли уж на то пошло, победа. И Богиня-Мать велела бы гордиться.

А после победы, так уж водится, начинается дележ добычи. На войне командиры не препятствовали рядовым рыться в вещах врагов. Мелкие монетки, разные безделушки, иногда трофейное оружие или доспехи — все считалось законной добычей. Иные наемники успевали сколотить приличное состояние, перепродавая снятые с убитых кольчуги и шлемы — обоз маркитантов неспроста тащился за войском. И я могла бы с чистой совестью пошарить по чужим карманам, если бы не одно «но».

Этот парень. Ноги больше не держали его, он сполз по стене на землю, скособочившись и тихо поскуливая от боли. Подковыляв, склонилась над ним. Правой рукой парень крепко прижимал к себе левую. Даже в ночной темноте было заметно, что его кафтан разрублен на плече, и вся правая кисть в натекшей из раны крови. Повезло так повезло. Если задета ключица… уж прямо и не знаю, что сказать!

— Помогите мне.

Прадедовский меч вернулся в ножны. Второй, трофейный, пришлось использовать как палку для опоры. Отрезала кусок от его плаща, скатала:

— Вот. Зажми рану.

— Я умру?

— Не знаю. Встать сможешь?

— Попробую…

Кое-как подставила плечо. Правая нога у меня гнется с превеликим трудом — то, что осталось от колена, работает плохо. Посему и наклоняться тяжело. Лучше еще один бой принять, чем поднимать с земли мужика, который висит мертвым грузом, не помогая, и только тяжело дышит и скрипит зубами. Тут не мне работа, а хотя бы тому, второму… Куда он, кстати, делся?

— Где этот…

— Генрих? Я не знаю. За помощью, наверное, поскакал.

Что-то не верилось в это. Хотя, если учесть, что их было шестеро, осуждать старого рыцаря тяжело. Пара удачных ударов по не защищенным доспехами ногам — и бери всадника тепленьким. Так что хорошо, если этот Генрих вообще жив. Но, с другой стороны, если бы он остался, мы бы справились вдвое быстрее.

— Угу. Держись.

Напуганный схваткой конь куда-то ускакал и оставил нас пешими. Тратить время и искать лошадь на ночных улицах не хотелось, пришлось брести как есть. На ногах мой спасенный почти не стоял — то ли от все еще не отпустившего его страха, то ли от слабости. Нет, сначала он пытался как-то мне помогать, но на половине пути пришлось взвалить его на плечи и, стиснув зубы, тащить на себе к дому целительницы. А куда еще?

У Яницы дым стоял коромыслом. Когда я переступила порог, целительница крикнула из глубины комнат:

— Дануська? Где тебя носило?

— Я была в…

— Живее! Мне корпию нужно! И бинты! Срочно! Беги живо!

— А что случилось?

— Опять волкопсы!

Ох! Я кое-как усадила своего клиента на стул в передней и поспешила, прихрамывая, на второй этаж, где у целительницы в отдельной комнатке хранились снадобья.

Волкопсы были бедствием. Во время войны из разоренных деревень сбегали собаки. В лесах они сходились с волчицами, которые рожали полукровок. Волкопсы получались крупнее и массивнее как своих возможных отцов, так и матерей. Собачья смелость при встрече с человеком и волчья хитрость и ненависть сочетались в них с отвагой и наглостью. Привыкшие питаться трупами, они не желали отказываться от вкусного человечьего мяса и охотились на людей. Старосты и городские головы выдавали по серебряному грошу за пару ушей, но хитрые звери быстро научились отличать мужчину с самострелом от безоружного старика, женщины или ребенка. На этих они нападали чаще всего. Особенно сейчас, в разгар весны, когда в логовах у волкопсов уже появились волчата. С начала месяца сегодня был уже третий случай.

Быстро найдя все, что нужно, я кое-как спустилась вниз.

— Яница, у меня тоже раненый! С улицы!

— Ох! — Целительница глянула через плечо на развалившегося на стуле мужчину. Тот скособочился, явно с трудом удерживая равновесие и держась за плечо. — Клади рядом! Помогите ей!

У Яницы было две помощницы — монахини из расположенного рядом монастыря, и сейчас одна подхватила моего страдальца под мышку, помогая мне дотащить его до операционной. Тут рядом стояли две кровати. На одной разметался подросток лет тринадцати в окровавленных и частично порезанных лохмотьях. Вторая девушка удерживала его, чтобы не дергался, пока целительница зашивала раны.