Книга Медуза - Майкл Дибдин

– Ну, ты-то вдоволь напутешествовалась из постели в постель, сделала все, что могла, и никогда ни к чему не была прикована.

Клаудиа запахнула длинный свободный пеньюар и рассмеялась хорошо отработанным смехом.

– Ну, ты скажешь! Я всегда вела себя безупречно, пока был жив Гаэтано.

Данило иронично поднял бровь.

– Я хочу сказать, что никогда ничего не позволяла себе с кем бы то ни было из мужчин нашего круга, – парировала она его молчаливую колкость. – Чего еще можно от меня требовать?

Данило, похоже, не собирался ничего ни требовать, ни вообще говорить. Но и не уходил. Опять что-то новое. Они пикировались сегодня весь день.

– Хочешь пирожное? – притворно-ласково спросила Клаудиа. – Еще кофе налить?

Данило отложил наконец карты и повернулся к ней. Он хотел что-то сказать, но лишь расхохотался своим фирменным мальчишеским смехом, который так очаровывал Клаудию, хотя она прекрасно знала, что Данило может выдавать его по заказу когда и где ему требуется.

– Что ты смеешься?

– О, просто я вспомнил, что говорил Гаэтано о картах. Ты знаешь, что наша колода отличается от тех, которыми пользуются во всех других странах? Не только рубашками из шпаг и кубков, но и тем, что в нашей колоде всего сорок карт по причине отсутствия десяток, девяток и восьмерок. Это, как утверждал Гаэтано, символическая модель того, что делало итальянскую армию столь уязвимой. Почти треть наших вооруженных сил составляли старшие офицеры, остальные были пушечным мясом. Первые отнюдь не всегда были глупы, а вторые зачастую проявляли чудеса храбрости, но чего не хватало, чтобы собрать все воедино и заставить работать, так это надежного, солидного корпуса соттуффичиали[6]. Такого, какой имелся у немцев во время войны, даже после Сталинграда и Нормандии. Их сержантский состав был лучшим в мире.

– Да, Гаэтано становился страшным занудой, когда речь заходила о делах армейских, – лениво заметила Клаудиа. – Но мне приходилось терпеть, ведь он был моим мужем. От тебя я этого терпеть не намерена.

По взгляду Данил о было заметно, что он ее жалеет и старается от чего-то уберечь. Повисло неловкое молчание.

Данил о подошел к Клаудии, взял ее за руку и повел в глубину комнаты. Изумленная и взволнованная, она позволила себя увлечь. Данило был ее карточным партнером и непостоянным кавалером, вечным источником непристойных сплетен, существом, обладавшим разнообразными обаятельными достоинствами, в том числе неуловимой сексуальностью. Единственное, чего между ними никогда не было, так это физической близости.

– Я должен кое-что тебе сообщить, – сказал он. – Сядь. Давай я тебе чего-нибудь налью.

– Я не пью.

– Нет, пьешь, дорогая. Я чувствую запах даже на расстоянии. Я бы сказал, что это вермут. Душистый выбор.

У нее опустились плечи. Она понимала, что ее пеньюар неуместно распахнулся, наполовину обнажив грудь, но это было последнее, о чем она сейчас думала. Данило деловито открывал и закрывал дверцы серванта.

– В кухне, – подсказала она. – Над раковиной.

К тому времени, когда Данило вернулся со стаканом, почти до краев наполненным красным чинзано, она, открыв серебряную шкатулку, на вид сугубо декоративную, достала сигарету, что делала крайне редко. Вручив Клаудии стакан, он плавным жестом поднес ей зажигалку и дал прикурить.

– Ну? – с подчеркнутым сарказмом спросила она. Как бы ни суждено было развиваться событиям дальше, процесс явно затянулся.

Ответа не последовало. Данило стоял, молча уставившись в пространство. Клаудиа отпила красного пойла, показавшегося ей еще более тошнотворным, чем всегда. Однако чинзано считался дамским напитком. Она знала женщин, которые, перейдя на джин и водку, вернуться обратно уже не смогли.

– Данило, в течение многих лет ты смешил меня, доводил до слез и сердил. Раз-другой ты даже заставил меня задуматься. Теперь ты впервые начинаешь меня раздражать. Никогда не думала, что ты на это способен. Если тебе есть что сказать, говори же, ради Бога!

Данило нервно улыбнулся.

– Извини, просто я не знаю, как начать. Видишь ли, это должен был сказать Рикардо. У него было время подумать и найти нужные слова. Но Раффаэла вмешалась, прервала его, а потом уволокла домой, поэтому я вынужден принять удар на себя. В общем, по существу речь идет о трупе, на прошлой неделе найденном в горах.

– Это я уже поняла. Ближе к делу ради всех святых.

После трех тщетных попыток продолжить Данило, словно ища у нее поддержки, протянул к ней руку и спросил:

– Что успел рассказать тебе Рико?

– Ничего. Он как раз собирался, когда явилась Раффаэла с супружеской проверкой.

Данило охотно ухватился за возможность посмеяться.

– Ах да, понимаю. Так вот, дело в том, что, хотя тело пока официально не опознано, источники в Риме, близкие к полку, неформально уведомили кое-кого здесь о некоторых существенных фактах. Те, в свою очередь, проинформировали Рикардо, который поставил в известность меня, и мы оба решили, что тебе лучше услышать это сначала от нас.

– Что услышать, черт тебя побери?

Данило снова запнулся на секунду, потом ринулся вперед – точь-в-точь как лошадь, с разбега берущая препятствие.

– Леонардо Ферреро.

Клаудиа не шелохнулась, не проронила ни слова, не меньше минуты она вообще никак не реагировала. Шок проявляется по-разному. Услышать это имя из уст Данило было все равно что услышать, как пудель произносит тайное имя Господа.

Наконец Клаудиа протянула руку, стряхнула пепел с сигареты и с тревогой огляделась по сторонам, как пассажир, задремавший в автобусе по дороге с работы домой и, очнувшись, обнаруживший, что оказался в незнакомой местности.

Данило деликатно покашлял.

– Ты ведь, кажется, была с ним знакома.

Клаудиа лучезарно улыбнулась, будто ей наконец удалось сложить два и два.

– Лейтенант Ферреро? Разумеется, мы его знали. Он был одним из любимчиков Гаэтано. Но все это было так давно. – В конце концов она была вынуждена обратить внимание на гробовое молчание Данило. – А почему о нем теперь вспомнили?

– Потому что по полученной нами информации – должен подчеркнуть, сугубо конфиденциальной – предварительное опознание тела, найденного в высокогорном туннеле, дает основание предположить, что это лейтенант Ферреро.

Клаудиа подошла к окну, выходившему во внутренний двор здания. Женщина из квартиры напротив раскрыла ставни, что случалось лишь тогда, когда она развлекалась с одним из своих многочисленных юных любовников. Позднее, перед самым решающим моментом, она, словно дразня, снова закроет их. По крайней мере, так низко я никогда не опускалась, отвлеченно подумала Клаудиа. Бравировать своими романтическими победами – это вульгарно. Докурив сигарету, она открыла окно и выбросила окурок.