Книга База 211 - Алла Дымовская

2

Если больно укушен ты зубом собачьим,

О себе пожалей ты, пес грубый и жалкий!

Ты напрасно грозил мне кинжалом и палкой,

Если силой моей так теперь озадачен.[2]

Целых три недели болтался он на лодке, сама же лодка – по морям, океанам, или где там еще? Здесь иллюминаторов нету, только перископ. А кто его пустит к перископу, скажите на милость, тут и в гальюн Сэма чуть не под ручку водил снулый добряк Эрнст, его преосвященство судовой доктор Линде, вечно полупьяный субъект, в кармане фляжка и кавардак в голове. Всего единственный раз он видел капитана – зашел офицер, из себя важный, по-английски, правда, знал пару слов. Спросил, нет ли жалоб, Сэм его послал к рогатому в пекло, но капитан не обиделся, а может, не понял, и опять спросил, уже имя и звание. И получил ответ. Все тот же – Джон Смит, про звание даже и упоминать не стал. Однако капитан не высказал удивления, не обозлился вовсе и не стал уличать Сэма в явной лжи. А документы-то его фьють! Улетели! Значит, изъяли и прочитали. Но видно, капитану Хартенштейну было наплевать, пусть Джон Смит, его морскому походу это обстоятельство никак не мешало. Да и не тянул Сэм на диверсанта или строптивого злоумышленника, он и ходил еле-еле. Проспиртованный хрыч Эрнст объяснил, что болеть ему долго, и надо радоваться, если выйдет без осложнений: всякая там глухота, отсутствие координации и много чего подобного бывает при этаких ранениях. Кормили Сэма ну просто на убой. Доктор Линде, как родная мать, квочкой стоял над душой, уговаривал словно маленького – еще ложечку. Сэм было намекнул ему на фляжку, что неплохо бы поделиться, Линде прикинул в уме, видно, распить в компании показалось ему соблазнительным. Но загрустил, одумался и решительно все же отказал. Пока не время, здоровье его сомнительно, надо потерпеть. Больше никто с Сэмом вовсе не разговаривал и к нему не приходил. На лодке, конечно, толчея, но Сэма сторонились даже и по дороге в гальюн как чумового. А может, и не сторонились совсем, скорее всего, был приказ не приближаться. И напрасно. Немецкий он знал еще как! Не просто понимал на слух – говорил свободно. Давно, с самого детства, когда по соседству забегал в кондитерскую к толстому Шепке. Днями там ошивался, бывало. И с сыном его Гейнцем дружил – не разлей вода, вместе хулиганили, они же одногодки, и никто тогда не смотрел, кто немец, а кто еврей. Да и валлийцы тоже сами не первого сорта, Сэм ведь из Кардифа, о таких и говорят, мол, деревенщина. Но про немецкий он до поры молчок, под дурачка, может, кто ненароком о чем и проговорится. Пока, однако, ничего существенного он не узнал. Линде даже понятия не имел, куда идут и зачем, но он, конечно, всего лишь штатный лекарь. А старшие офицеры, которым знать было положено, в сторону лазарета более не забредали.

Правда, кое-что Сэму вычислить удалось. Температурный режим. На лодке явственно ощущался холод, все время по нарастающей, так что стали даже подтапливать, Сэму было пожаловано теплое белье и второе одеяло. Шли теперь не на глубине, вообще не погружались в последние недели, поверху шли, и, кажется, с погодой все обстояло не совсем благополучно, тащились, как сказал Эрнст, на половинном двигателе малым ходом. Значит, курс держали на север. Это-то и странно. Если район Северной Атлантики или дальше на Норд-Кап, то почему без погружений? Ведь там кишмя кишат британские родные эсминцы, и американские крейсеры забредают с конвоями, дальше русским союзникам палец в рот не клади. А тут – не торопясь, словно на променаде в Гайд-парке, тихой сапой в неспокойном море, когда, казалось бы, нырнул– и нет проблем. Впрочем, Сэм не моряк и тем более не подводник. Он вообще на лодке первый раз, никогда до сей поры и близко не подходил, не то чтобы сунуться внутрь или прокатиться пассажиром. Но капитану Хартенштейну виднее, коли сдуру наскочит на вражеских охотников, так ему и надо, зато у Сэма будет шанс выбраться, если, само собой, он не потонет заодно с лодкой и экипажем.

И как-то вдруг в один прекрасный день, а может, вечер, пойди разбери, время считать здесь бессмысленно, лодка ход застопорила. Все, приехали, пришли, приплыли. Теперь и Сэму разрешат наверх, не держать же его здесь, словно в карцере. Он сначала маялся от нетерпения, хоть на допрос, хоть куда, осточертело в железной банке. Но Линде его никуда не пускал, говорил, нет на его счет никакого приказа, и тоже маялся сам и мечтал выбраться поскорее. И гадал вслух, чего-то там, на вольном воздухе? Стало быть, Эрнст тоже не знал ни черта, но вид делал какой-то загадочный. А чего гадать? Военная база, скорее всего, Норвегия, порт, краны, доки, ругань и охрана с собаками. Сэм это для себя так именно представлял.

На лодке пришлось просидеть еще целый день, не меньше. Пока лично капитан не пришел его освободить. Принес куртку на меху, такие же штаны и шапку и пуховые носки, кивнул, чтоб одевался. Дружелюбно, впрочем, кивнул. И тут Сэму все окончательно осточертело. Не было смысла валять дурака, наоборот, пора прекращать из себя корчить глухонемого.

– Спасибо, – по-немецки, хоть и с корявым произношением сказал, зато понятно, – за все. Жаль, что придется расставаться. С вами было не так-то плохо.

Капитан не очень и удивился, видно, ждал от Сэма порядочного подвоха. А вот Линде от потрясения остолбенел и после выругался, какого разэтакого Сэм морочил ему голову и заставлял ломать язык, если так здорово чешет на немецком. Потом, правда, заулыбался, протянул заветную фляжку. Сэм не будь дурак, не побрезговал, когда-то еще нальют, да и нальют вообще? Оказался препоганейший коньяк скипидарного вкуса.

– Мы не расстаемся, – сказал ему вдруг Хартенштейн и невесело усмехнулся. – Похоже, мы с вами здесь надолго, – и вышел прочь.

Сэм оделся, даже без посторонней помощи, Линде передал его из рук в руки блондинистому матросу, тоже облаченному во все теплое, развел руками:

– Уж простите, сопровождать не могу. У меня тут дела. Когда увидимся, еще непременно выпьем, – и похлопал себя по карману с фляжкой.

«Да ни за что! – подумал и чертыхнулся от души Сэм. – Чтоб эту отраву еще раз! Уж лучше пусть Эрнст достанет чистого спирта, иначе не видать ему компании как своих ушей».

Он вышел на мостик и немедленно зажмурил глаза. Не потому, что солнце, как раз в воздухе висела плотная туманная дымка. Но голый снег вокруг, ледяные немыслимо гигантские глыбы, словно в обители циклопов, ослепительно белые, без грязи и копоти. Он столько дней при скудном электрическом освещении, когда и побриться толком нельзя, а тут простор и день. Из-под ресниц немедленно потекли слезы, Сэм припомнил, как читал о куриной слепоте, и закрыл лицо руками.

– Возьмите, – раздался знакомый голос над его ухом.

Кажется, это капитан что-то протянул ему на ладони. Сэм приоткрыл один глаз, дабы рассмотреть предмет, и когда уже взял, понял – обычные очень темные очки, какие носят слепые шарманщики, только и разницы, что с большими мотоциклетными стеклами, их еще именуют для насмешки консервами. Настоящий полярный инвентарь. Сразу ему сделалось легче, и он смог смотреть.