Книга Клара и тень - Хосе Карлос Сомоса

— Два господина? — Она откашлялась, чтобы прочистить горло. — А чего они хотят?

— А мне откуда знать? Они в моем кабинете, ждут.

— Но они спускались смотреть на картину? — Клара часто не замечала, сколько у нее было посетителей.

— Сегодня — точно нет. Они спрашивают Клару Рейес. Ни о какой картине они мне не говорили.

Пока Клара раздумывала, Гертруда прибавила:

— Полагаю, ты не пойдешь к ним в таком виде. Можешь надеть какой-нибудь халат из чулана. Но ни к чему не прикасайся. Мне в кабинете не нужны пятна от краски.

Двое мужчин ждали ее стоя, разглядывая буклеты из атласной бумаги. Это были каталоги других работ, где использовали Клару. Она узнала «Ласки» Вики, «Горизонталь III» Гутьерреса Регеро и «А тем временем волк умирает от голода» Жоржа Шальбу. На иллюстрациях было ее обнаженное или почти обнаженное тело, расписанное разными цветами. Были там и каталоги «Девушки перед зеркалом». Один из мужчин показывал другому каталоги, а потом швырял их на стол, будто пересчитывал. На них были дорогие костюмы, и скорее всего это были иностранцы. Когда она поняла это, сердце забилось быстрее: если эти люди приехали к ней издалека, возможно, это значило, что она по-настоящему заинтересовала их. «Ну, успокойся, ты же еще не знаешь, что тебе предложат».

Ей придвинули стул. Когда Клара присела, полы халата раскрылись подобно лепесткам, приоткрыв до середины бедра окрашенную титановыми и свинцовыми белилами ногу. Она скрестила руки на груди и приняла позу хорошей девочки.

— Итак? — спросила она.

Мужчины не садились. Заговорил только один из них. Его испанский пестрел ошибками, но понять было можно. Клара не смогла разобрать, с каким именно акцентом он говорил.

— Вы — Клара Рейес?

— Ага.

Мужчина вытащил что-то из чемодана — резюме, которое Клара отправляла важнейшим художникам Европы и Америки. Сердцебиение усилилось.

— Двадцать четыре года, — вслух прочел мужчина, — рост сто семьдесят пять сантиметров, объем груди — восемьдесят пять, объем талии — пятьдесят пять, объем бедер — восемьдесят восемь, натуральная блондинка, глаза небесно-голубого цвета с зеленоватым оттенком, депилирована, без пятен, упруга и мягка, четырежды загрунтована… Верно?

— Верно.

Мужчина читал дальше:

— Изучала ГД-искусство и технику работы полотна в Барселоне у Квинета и подростковое искусство во Франкфурте у Ведекинда. И еще во Флоренции у Ферручолли, так?

— Ну, у Ферручолли я училась только неделю.

Ей не хотелось ничего скрывать, потому что потом начинались провокационные вопросы.

— Вами писали испанские и иностранные мастера. Наверное, вы говорите по-английски?

— Ага. В совершенстве.

— Вы работали в наружных и внутренних картинах. Что вы делаете лучше?

— Одинаково. Я могу быть внутренней и наружной картиной, сезонной и даже постоянной — конечно, в зависимости от костюма и времени года. Хотя я могу выставляться в постоянной наружной картине и обнаженной, с соответствующей защи…

— Мы видели твои предыдущие работы, — перебил ее мужчина. — Нам понравилось.

— Большое спасибо. А «Девушку перед зеркалом» вы не спускались посмотреть? Это замечательная картина Бассана, правда, я это говорю не потому, что в ней я, а…

— Вы также участвовали в подвижных картинах обоих типов: в перфомансах и во встречах, — снова перебил ее мужчина. — Они были интерактивными?

— Ага. В некоторых случаях — да.

— В какой-нибудь из них вас купили?

— Почти во всех.

— Хорошо. — Мужчина улыбнулся и посмотрел на бумаги, будто причина его улыбки крылась в них. — Это резюме, предназначенное для рекламы. Теперь я хочу услышать полный вариант.

— О чем вы?

— О всей вашей профессиональной деятельности, о той, которую нельзя упоминать в брошюрах. Например, вы когда-нибудь были украшением, живым предметом, домашней утварью?

— Я никогда не занималась утилитарным искусством, — ответила Клара.

Это была правда, хотя она не знала, поверил ли ей мужчина. Но фраза показалась ей немного заносчивой, поэтому она пояснила:

— В Испании еще не прижилась привычка покупать живые украшения.

— Арт-шоки?

Сразу Клара не ответила. Она выпрямилась на стуле (шуршание масляной краски на расписанных ягодицах) и решила держать ухо востро.

— Простите, чем вызван этот вопрос?

— Мы хотим знать, на какой уровень требований можем с вами рассчитывать, — спокойно ответил мужчина.

— Предупреждаю, я не хотела бы делать ничего противозаконного.

Она ожидала реакции, но реакции не последовало. Тогда Клара поспешно добавила:

— Ну, возможно, я и согласилась бы. Но я хочу знать, что вы будете делать, где и кто тот художник, который ко мне обращается.

— Пожалуйста, ответьте на вопрос.

Она подумала, что, если сказать правду, ничего дурного не случится. Так или иначе, она совершеннолетняя, а два арт-шока, в которых ее купили в этом году, были не слишком крутыми и выставлялись только в частных помещениях перед взрослыми зрителями. Однако правда и то, что в обоих арт-шоках попадались сцены, которые, пожалуй, переходили границу дозволенного. Например, в «625+50 линий» Адольфо Бермехо одно из мужских полотен обезглавливало живого кота и проливало его кровь на спину Кларе. Преступление это? Она не уверена, но вопрос был общим, а значит, и ответить на него можно было в общем.

— Да, я участвовала в арт-шоках.

— Грязных?

— Нет, никогда, — твердо заявила она.

— Но, если я не ошибаюсь, вы работали с Джильберто Брентано.

— В прошлом году я сделала с Брентано два или три арт-шока, но ни один из них не был грязным.

— Вы входили в какую-нибудь организацию, поставляющую молодой материал для произведений искусства?

— Несколько месяцев я работала в британской «Зе Сёркл».

— В каком возрасте?

— В шестнадцать лет.

— Что вы там делали?

— То же, что и всегда. Мне покрасили волосы в рыжий цвет, нацепили кольца, и я участвовала в настенных росписях типа «Рыжая дорога».

— Это был ваш первый опыт в сфере искусства?

— Ага.

— Насколько я понимаю, — произнес мужчина, — вам нравится жесткое, рискованное искусство. Вы не выглядите жесткой и рисковой. Скорее кажетесь мягкой.

Непонятно почему, но Кларе нравилась презрительная холодность этого типа. Улыбка растянула масло на ее лице.

— Я и вправду мягкая. Жесткой я становлюсь, когда меня расписывают.