Книга Голливудский участок - Джозеф Уэмбо

Когда они, задыхаясь, выволокли молодого человека на внешнюю лестницу, женщина на соседнем балконе завизжала. Обнаженное, скользкое от крови тело с приглушенным, хлюпающим звуком ударялось об оштукатуренные стены, заставляя женщину кричать все громче. На тротуаре все трое повалились в кучу под уличным фонарем. Капитан Смоллет поднялся и стал лихорадочно обыскивать автомобиль в поисках аптечки, не зная точно, что в ней лежало, но уверенный, что жгутов там не было. Капитан Сильвер стоял на коленях перед залитым кровью мужчиной и поясом от брюк пытался перетянуть одну руку. Наконец, визжа шинами и завывая сиреной, на Чероки-авеню ворвалась «скорая».

Первым прибыл экипаж сержанта, которого в участке называли Пророком. Он припарковался у соседнего здания, оставив место рядом с домом «скорым», голливудским детективам, криминалистам из научно-технического отдела и коронеру. Пожилого дородного сержанта невозможно было не узнать даже в темноте. Когда он подошел, стали видны нарукавные нашивки за выслугу лет, поднимавшиеся чуть ли не до плеча. Сорок шесть лет службы — девять нашивок.

— У Пророка больше нашивок, чем полос на американском флаге, — шутили в участке.

Но Пророк всегда утверждал, что остается на службе потому, что если уволится, половину пенсии будет получать его бывшая жена.

— Я буду работать, пока кто-нибудь из нас не подохнет — эта сука или я.

Окровавленный мужчина лежал без движения и уже начинал сереть, когда его наконец накрыли одеялом, пристегнули к каталке и подняли в «скорую». Медики старались остановить уже еле сочившуюся кровь, но отрицательно покачали головами в ответ на вопросительный взгляд Пророка, показывая, что молодой человек истек кровью и уже не нуждался в помощи.

Хотя этим майским вечером из пустыни продолжал дуть сухой ветер Санта-Анна, Капитан Смоллет и Капитан Сильвер дрожали, как от холода, и устало собирали свои вещи, разбросанные рядом с клумбой, на которой росли анютины глазки и незабудки.

Пророк посмотрел на перепачканных кровью копов и спросил:

— Вы не ранены? Есть какие-нибудь открытые повреждения?

Капитан Смоллет покачал головой:

— Босс, по-моему, мы только что попали в тактическую ситуацию, которую не обсуждали ни на одной лекции в полицейской академии. А если и обсуждали, то я это пропустил.

— Отправляйтесь в госпиталь и пройдите медицинское обследование. Я лучше знаю, требуется оно вам или нет, — приказал Пророк. — Потом хорошенько помойтесь. Судя по всему, форму вашу придется сжечь.

— Если у этого парня был гепатит, нас ждут неприятности, сержант, — заметил Капитан Сильвер.

— Если у этого парня был СПИД, мы покойники, — в тон ему ответил Капитан Смоллет.

— Это вряд ли, — сказал Пророк, — здесь другая ситуация. — Его седые волосы, подстриженные под «полубокс», искрились под светом уличного фонаря. Заметив лежащие на тротуаре наручники Капитана Сильвера, он посветил фонариком и посоветовал измученным копам: — Замочите браслеты в хлорке, ребятки. В зажимах болтаются куски мяса.

— Мне нужно отвлечься, — сказал Капитан Сильвер.

— Мне тоже, — сказал Капитан Смоллет.

Пророк заслужил свое прозвище благодаря возрасту и привычке раздавать мудрые советы. Но в эту ночь он лишь взглянул на молодых окровавленных полицейских с ввалившимися от усталости глазами и произнес:

— А теперь, парни, поезжайте в госпиталь, и пусть вас осмотрит врач.

Именно в этот момент на месте преступления появился детектив второго класса Чарли Гилфорд, работавший в ночную смену. Отличительной чертой Чарли была любовь к дрянным галстукам. Он не занимался расследованиями, а только помогал. Но за двадцать с лишним лет службы в Голливудском участке научился не пропускать громкие происшествия и обожал всему давать собственные оценки. За свои комментарии он и получил прозвище Жалостливый Чарли.

В этот вечер после того, как Пророк коротко доложил о случившемся и вызвал детективов, Жалостливый Чарли осмотрел страшную сцену убийства и самоубийства и кровавый след, оставшийся после отчаянной, но бесполезной борьбы за жизнь убийцы.

Потом он с полминуты цыкал зубом и наконец сказал Пророку:

— Не могу понять нынешнюю молодежь. Зачем усердствовать, если все и так ясно? Пусть бы этот парень запрыгнул к девке в ванну и истек бы кровью, если ему так хотелось. Они могли бы посидеть, послушать музыку и подождать, пока все кончится. Ведь это наверняка всего лишь очередная голливудская история несчастной любви.

Глава 2

Фарли Рамсдейл всегда считал, что в синих государственных почтовых ящиках — даже в самых убогих уголках Голливуда — скрывалось гораздо больше сокровищ, чем в личных почтовых ящиках у элитных кондоминиумов и многоквартирных домов. К тому же с синими ящиками было проще работать. Особенно ему нравились те, которые стояли у почтовых отделений, потому что они бывали переполнены в период между закрытием почты и десятью часами вечера — временем, которое он считал наиболее подходящим для работы. Люди были настолько уверены в безопасности ящиков у почтовых отделений, что иногда даже опускали в них наличные.

Десять часов вечера были для Фарли временем наивысшей активности. Мать названа его в честь обожаемого ею актера Фарли Грейнджера, сыгравшего профессионального теннисиста в старом триллере Хичкока «Незнакомцы в поезде» — одном из ее любимых фильмов. В средней школе мать Фарли Рамсдейла наняла для него частного тренера, но теннис показался мальчику скучным. Школа его не увлекала, работа не интересовала, но амфетаминовый порошок определенно захватил.

В возрасте семнадцати лет и двух месяцев Фарли Рамсдейл перешел с «травки» на «снежок». В первый же раз, когда он попробовал его курить, он влюбился, влюбился навсегда. Но хотя «снежок» стоил дешевле чистого кокаина, он все же обходился достаточно дорого, и Фарли приходилось допоздна носиться по улицам Голливуда от одного почтового ящика к другому.

Первое, что нужно было сделать Фарли в тот день, — это зайти в хозяйственный магазин и прикупить мышеловок. Нельзя сказать, что его беспокоили мыши — они беспрепятственно носились по меблированным комнатам. Строго говоря, это не были меблированные комнаты, и Фарли готов был признать это первым. Это было белое оштукатуренное бунгало совсем рядом с Гоуэр-стрит — родовое гнездо, завещанное ему матерью, умершей пятнадцать лет назад, когда он открывал для себя радости амфетамина, учась в голливудской средней школе.

В течение десяти месяцев после смерти матери Фарли удавалось подделывать чеки и получать ее пенсию, но потом его поймала на этом служащая муниципального фонда — настоящая сука. Поскольку Фарли был несовершеннолетним, то отделался условным сроком и обещанием возместить убытки. Обещания он, правда, не сдержал, зато начал называть дом с двумя спальнями и одной ванной меблированными комнатами и сдавать спальные места другим наркоманам, которые приходили и уходили, обычно прожив у него несколько недель.