Книга Фамильные ценности - Магдален Нэб

Как я и ожидала, Мясник был в черной лыжной маске — крупный человек, заполнивший собой маленькую палатку.

Он прошептал:

— Все, что тебе нужно, — позади тебя. — Выбросил мои ботинки наружу, вылез сам и застегнул молнию палатки.

Я осталась одна и осторожно села, стараясь не шуметь. Мне велели лечь, но сейчас, когда они меня не видели, я слегка осмелела. Поискала часы, но, должно быть, их сняли в машине, пока я лежала без сознания. В палатке, маленькой и низкой, даже сидеть можно было лишь посередине. На полу валялись спальный мешок и старая диванная подушка в цветочек. Я взяла подушку и понюхала. Всю жизнь я была чрезвычайно чувствительна к запахам. Еще ребенком возвращалась домой от друзей и спрашивала: «Мама, почему в доме Дебби так странно пахнет?» — «Чем пахнет?» — «Не знаю… Мне не понравилось». — «У каждого дома свой запах». — «У нашего нет». — «Есть. Ты просто привыкла и не замечаешь».

А дом Пэтси пах теплыми пирогами и глаженым бельем. Мне это нравилось.

От подушки исходил всего-навсего запах пыли. Какое счастье! Ведь мне же на ней спать. Сзади, как и сказал Мясник, лежала куча вещей: восемь рулонов туалетной бумаги в упаковке, дюжина пластиковых бутылок с водой, дешевые тонкие бумажные полотенца. Рядом со мной, справа, находилось судно и начатый рулон туалетной бумаги.

Снаружи донесся какой-то шум. Я затаила дыхание и прислушалась. Похоже, они рубили и таскали сучья. Треск наверху заставил меня поднять голову. Я поняла, что палатку маскируют кустарником. Несомненно, они и себе готовили тайное убежище. Звуки раздавались совсем близко, и мне показалось, что они расчищали небольшую площадку. Когда шаги приблизились к палатке, я легла. Палатку открыли.

— Ползи сюда.

Рука втолкнула внутрь оловянный поднос. На нем лежали хлеб и, к моему ужасу, остатки курицы. Рюкзак и Ружье захватили ее с собой! Невероятно, но я ощутила вину. Богатая стерва. Даже если бы я не была вегетарианкой, обглоданный кусок вчерашней курицы я выбросила бы без раздумий, а в тяжелые времена пустила бы в суп или ризотто.

Несмотря на стыд и стремление выжить, съесть эту гадость я не смогла. Желудок протестовал, у меня началась отрыжка. Боясь наказания, я поступила, как ребенок: разломала холодную скользкую курицу и спрятала в куске туалетной бумаги. Потом взяла толстый ломоть черствого хлеба и начала его рассасывать, запивая водой. Что мне оставалось делать?

Показавшаяся ненадолго рука потянула поднос, и голос прошептал:

— Умойся, вытрись бумажным полотенцем и передай поднос сюда.

Я воспользовалась случаем, зубами вытащила занозы и промыла самые страшные царапины. Вода приятно холодила руки. Лишь когда поднос исчез, я сообразила, что могла бы выбросить спрятанные куски курицы вместе с бумагой, но было уже поздно.

— Воспользуйся судном и выставь его наружу. Потом залезай в спальный мешок. Шевелись, у нас еще много работы.

Я поступила, как мне велели. Застежка палатки опустилась.

Влезть в спальный мешок оказалось очень непросто. Мне удалось засунуть туда скованную ногу, однако пальто мешало забраться внутрь. После долгих стараний я сняла пальто, влезла в мешок и положила пальто сверху. Молния открылась, и судно впихнули назад. Меня так измучили борьба со спальным мешком и дневной переход, что я сразу заснула.

2

Кто-то схватил мою ногу через спальный мешок и начал грубо трясти. Я проснулась, смутно понимая, где нахожусь. Мысли путались. Запахи палатки, ноющие конечности… Но почему же мне так тревожно? Я же в отпуске, в кемпинге… Затем волнение переросло в страх. За стенками палатки что-то непрерывно происходило: там что-то рубили и перетаскивали.

— Выбирайся из спального мешка и давай вперед, — произнес кто-то громким шепотом.

Молния на входе в палатку слегка приоткрылась. Стоял день, а значит, мне не позволят выйти наружу. А мне очень-очень надо, иначе как я смогу… Я с трудом выбралась из мешка и, сидя, передвинулась к выходу:

— Послушайте! Вы здесь? Мне необходимо в туалет.

Раздался смех. Смеялись двое.

— Возьми судно. Да пошустрее. Я пришла в ужас:

— Но я не могу! Лежа с этим не справиться.

— Выставь ноги наружу.

Слава богу, они собираются вернуть мне ботинки! Я высунула ноги из палатки, и на них немедленно обрушился удар — били палкой или черенком лопаты. Они громко смеялись. Я закричала и тут же втянула ноги обратно.

— Сказано тебе — в горшок!

Очень непросто воспользоваться подкладным судном, если свободна только одна рука, а мышцы одеревенели и болят после вчерашнего перехода. Я вспомнила о том, что произошло накануне, и о пещере, но тогда все было иначе, не было такой нужды. А сейчас мною овладел страх перед запахом собственных экскрементов, перед неминуемым наказанием за какую-нибудь случайную, непреднамеренную ошибку. Хорошо хоть здесь много туалетной бумаги…

— Ну, ты закончила?

— Да.

— Выставь горшок наружу.

Я положила сверху на свою кучку чистую туалетную бумагу и выставила судно наружу, напряженно ожидая, что они снова начнут отпускать колкости, накажут меня. Некоторое время ничего не происходило, затем судно втолкнули обратно. Оно было вымыто и пахло дезинфицирующим средством.

Молния расстегнулась, в проеме возникла голова в черной лыжной шапочке, закрывающей лицо.

— Двигайся ближе. Опусти голову.

Я передвинулась вперед и опустила голову, замерев от ужаса. Кто-то вполз внутрь. Должно быть, он был некрупный: мне даже почти не пришлось посторониться. Новый маслянистый запах. Наверное, от волос. Он дотронулся до моего лица. Пальцы были маленькие, костлявые, с острыми жесткими ногтями. Лис. Он натянул мне на голову вонючую лыжную маску так, чтобы отверстие для глаз оказалось сзади, и подвернул снизу, освобождая рот. В нос попали длинные грубые волокна шерсти.

— Пожалуйста… пожалуйста, не закрывайте мне нос! Я задыхаюсь.

— Заткнись. — Он выполз из палатки.

— Двигайся вперед. — Уже другой голос. Я переместилась к входу. — Держи. Осторожно. Если прольешь, больше не получишь.

Он взял мою левую руку, соединенную цепью с лодыжкой, и вложил в нее жестяную чашку, сунув в правую ложку, а потом направил в еду.

— Это кофе с молоком и хлебом.

Я попыталась выловить хлеб, но это оказалось невозможно, и он был вынужден мне помогать. У него были большие теплые руки, и, когда он поднес ложку к моему рту, я ощутила приятный запах свежесрубленного дерева. Возможно, это он рубил сучья и ветки. Может быть, он лесоруб?

— Поторопись, у нас еще много дел.

Он быстро кормил меня теплыми размокшими кусочками хлеба — я едва успевала глотать. Неужели вот так, на бегу, мы кормим и детей, заставляя их быстро-быстро все съесть, потому что сами спешим — на работу, к телефону, в туалет? Мы считаем, что они начнут непрерывно, не делая пауз, глотать, а они протестуют: проливают, роняют еду, стучат ложкой. Я не протестовала. Есть не хотелось, зато по крайней мере эта еда легко глоталась. Я старалась от него не отставать. Он поднес миску мне ко рту, и я выпила остатки.