Книга Memow, или Регистр смерти - Джузеппе Д'Агата

Говоря так, он взял со стола объемистую конторскую книгу и протянул ее Аликино.

Кожаный потертый переплет был очень старый и уже не раз реставрировался с помощью шпагата и клея. Листы книги, толстые, негнущиеся, с пятнами сырости, хранили не только патину времени, но и следы постоянной, продолжающейся и поныне работы. Страницы были исписаны одной рукой, и чистых оставалось уже совсем немного. Правда, почерк менялся — изящный, красивый в начале книги, он постепенно становился простым и строгим. Так же и чернила — на первых страницах они были коричневыми, а ближе к концу книги — черными или синими. И все же было очевидно, что вся она заполнена одной и той же рукой. Книга представляла собой не что иное, как сплошной перечень имен и фамилий, вернее — фамилий и имен.

— Видели, сколько работы? Теперь я уже подошел к концу. Представляете, ведь я начал ее в двадцать лет. Мне было тогда столько же лет, сколько вам. — Синьор Гамберини опять взял регистр и бережно положил себе на колени. — Что это за имена? Это особые должники. Клиенты, с которыми банк обходится особенно уважительно.

— Они тоже платят исправно?

— Исправнее других. Вы убедитесь в этом. Платят все без исключения.

— Особые должники. Значит, им предоставлен какой-то привилегированный кредит, кредит доверия? Без всякого обеспечения?

Синьор Гамберини пожал плечами.

— Такие сведения находятся в центральном архиве банка. В секретном и неприкосновенном архиве, поскольку речь идет о банке. И вам следует избегать некоторых вопросов. — Он предостерегающее поднял палец. — Вы, синьор Кино, читающий настоящие книги, должны были бы уже знать, что наши вопросы не могут получить ответы, которых нет в статьях бюджета.

Выглянув в окно, он заметил, что солнце уже спускается к горизонту, и заторопился так же внезапно, как и в прошлый раз в парке.

— Мне совершенно необходимо идти, — сказал он.

Несомненно, он ночует где-то у родственников, подумал Аликино, чтобы не оставаться тут на ночь одному.

Синьор Гамберини проводил юношу до дверей.

— Заходите ко мне, когда возникнет желание, синьор Маскаро.

В тот же самый вечер Лучано Пульези узнал, что его друг нашел работу. Он скривил недовольную гримасу и едва воздержался от желания сплюнуть на пол.

— Ты — банковский служащий…

— Бухгалтер, если уж говорить точно. И с отличным окладом.

— Застрянешь там навсегда.

— Нет, поработаю только несколько лет.

— Я знаю тебя, Кино. Останешься бухгалтером на всю жизнь.

— А ты судьей или адвокатом.

— Закончу университет, чтобы доставить удовольствие родным, и сразу же уеду в Рим. Стану художником.

На следующий день — в воскресенье — Аликино отправился в Баретту сообщить о своей службе отцу.

Астаротте выслушал новость без особого интереса. Он целиком был поглощен сборами в дорогу, так как намеревался в первых числах нового года уехать в Соединенные Штаты.

— Америка займет место Германии, — заявил он, прощаясь с сыном.

Он сменил перчатки. Теперь они были замшевые, коричневые.

Фатима не писала мужу из Рима. Она прислала только открытку с приветом сыну.

4

Ссудный банк поразительным образом избежал невзгод войны. Его здание, внушительное, как бы насупившееся, опирающееся на арочную галерею, словно на балюстраду, казалось, растолкало локтями соседей, расширив пространство, оставшееся между низкими домиками и грудой развалин.

Аликино давали разные поручения, очевидно испытывая его, прежде чем определить на постоянное место. Он старался быть точным и аккуратным, желая показать, что обладает этими двумя необходимейшими качествами, которые начальство в первую очередь принимало во внимание.

Вскоре ему снова пришлось встретиться с человеком, которому он был обязан доставшейся ему удачей. Только на этот раз синьор Гамберини сам пригласил его.

Юноша был принят с обычной приветливостью, и ему опять был предложен чай. Потом старый бухгалтер взял с письменного стола толстый регистр, тот самый, что содержал список особых должников, и с улыбкой, выражавшей одновременно удовлетворение и облегчение, вручил его молодому человеку. Ясно было, что сейчас он видит в нем достойного преемника.

— Регистр закончен. Сделайте милость, передайте его в банк. Знаю, там его, несомненно, отправят в бухгалтерию для взимания оставшихся долгов. Все будет хорошо. Я уверен в этом.

И Аликино опять покинул его дом еще до захода солнца.

Они вышли вместе. На улице, прощаясь с юношей, синьор Гамберини, казалось, хотел извиниться:

— Понимаете, рано или поздно баланс, как мы говорим, должен быть подведен. Тут может быть кое-где отсрочка, продление платежей, но в конечном итоге…

Он удалился, как всегда, торопливо. Юноша остался в убеждении, что больше никогда не увидит его.

Дома Аликино поспешил открыть старый регистр. И сразу же увидел, что последняя страница заполнена до конца. Ее завершало имя, написанное отчетливо и крупно:

ГАМБЕРИНИ АЛЬСАЦИО.

Несколько дней спустя, в начале декабря, Аликино направился на кладбище. Было семь часов утра. В восемь он должен был быть на службе. Поиски могилы, однако, не заняли много времени.

Надгробная доска Альсацио Гамберини оказалась в той части кладбища, где производились последние захоронения. Мрамор был белый, новый и совершенно голый. Ни лампадки, ни единого цветка. Числа, обозначавшие даты жизни и смерти, сверкали идеальной позолотой: 1845-1945.

Он прослужил бухгалтером восемьдесят лет. Пожизненный бухгалтер.

В то же утро Аликино получил новое назначение.

Начальник отдела вручил ему толстый регистр с чистыми страницами:

— Это для особых должников. Вам следует регистрировать их тут, выискивая имена в генеральной картотеке и в списках просрочивших выплату. Синьор Гамберини объяснил вам все, что нужно?

— Объяснил. Но как же ему самому удавалось это делать, работая дома?

— Синьор Гамберини был исключительным бухгалтером. Таких, как он, больше нет. Он знал наизусть генеральную картотеку и списки просрочивших выплату. Вот увидите, вам понадобятся многие часы, даже, наверное, дня не будет хватать, пока научитесь правильно вписывать имя в регистр.

— А сколько времени проходит с момента занесения имени клиента в регистр до подведения баланса?

— По-разному. Так или иначе, это не зависит ни от вас, ни от меня. — Он подтянул черные нарукавники, видимо, ослабла резинка. — И последнее, синьор Маскаро. Имена, которые вы будете заносить в этот регистр, должны оставаться для вас лишь именами клиентов и больше ничем. Нам не разрешено интересоваться подробностями их частной жизни. Абсолютная лояльность, как вам известно, основное правило банка.