Книга Дочь партизана - Луи де Берньер

– Заканчивал отец всегда одинаково. Мой труп завернут в государственный флаг, говорил он, и отвезут на мясокомбинат, где из меня наделают пирожков, которыми маршал Тито попотчует президента Соединенных Штатов, прибывшего с визитом. Одни мои кости смелют в муку и удобрят поля, а из других наварят книжный клей, и тогда я даже мертвый буду полезен.

Крис смотрел на меня, распростертую на полу, и взгляд его светился искренней симпатией и нежностью.

– И так всякий раз после рентгена? – спросил он.

– Еще на вечеринках с друзьями.

– Наверное, ты была милой девочкой, – сказал Крис.

– Даже в самой вздорной бабе прячется милая девочка, – ответила я.

– Тебе в актрисы бы. Надо же, играешь смерть и даже вино не разлила.

Отцу нравилось меня пугать, рассказывала я. Приподнимет повязку, под которой пустая глазница, скрючит пальцы, мол, это когтистые лапы, и, утробно рыча, гоняется за мной по дому. Потом я перестала бояться, и догонялки превратились в обычную игру со всегдашней щекоткой напоследок. Но подружки мои и братнины приятели от пустой глазницы неизменно балдели.

Крис охотно слушал мои байки. Он был терпеливый и думал, что мне и впрямь надо поговорить о человеке, который сыграл большую роль в моей жизни. И я рассказывала свои истории, будто ничего важнее на свете нет, а он сидел в засаленном кресле, пил кофе и смотрел на меня собачьими глазами. Я б, наверное, могла о чем угодно балаболить. Он с ходу заглотнул крючок, и теперь я ломала голову, что делать с моим уловом. Я сама еще толком не знала, чего от него хочу.

– Отец был как скала, – рассказывала я. – Монолит. Он вызывал трепет. Наворачивал горы еды, но ничуть не толстел. Сядет за стол, вилка и нож в кулаках, и говорит о войне. Плоть от плоти своего поколения. Была война, и те, кто уцелел, беспрестанно о ней говорили – удивлялись, что все еще живы. «Моя жизнь – эпилог, который гораздо длиннее самой повести, – часто говорил отец и поднимал стакан: – Так выпьем за долгий счастливый финал и всех бедолаг, кому не свезло…»

Меня воспитывали коммунисткой, рассказывала я. В тогдашней Югославии это было неизбежно, все равно как одним выпадает родиться мусульманами, а другим – католиками. Над этим я особо не задумывалась. В Лондоне многие представлялись коммунистами. И кое-кто чувствовал себя прям героем. В Арчуэе было полно коммунистических группировок, которые друг друга на дух не выносили. Есть такая югославская поговорка: расстрельная команда из коммунистов всегда встает в кружок. Сейчас-то в эту фигню никто не верит, а тогда в Арчуэе были Революционная коммунистическая партия, Компартия Великобритании, Интернациональная марксистская группа, Социалистическая рабочая партия, всякие прочие революционеры и социалисты, а вдобавок к ним всевозможные анархисты. Половину партийцев составляли агенты британских спецслужб, все это прекрасно знали и друг за другом шпионили. Нормальный человек в такую лабуду больше не верит. И мне она до лампочки, но Тито я защищала. Тут уж вопрос верности. Крис не спорил, только я уверена, что в душе он был консерватор. Хотя уверял, что либерал, в окне выставляет листовки своей партии и даже агитирует за ее кандидата. Ну да, а на избирательном участке ставит крестик против имени консерватора. Когда тори победили на выборах, Крис тоже стенал, но вот что странно: вроде никто не голосовал за миссис Тэтчер, а она трижды выиграла.

Мой отец был настоящим коммунистом и поплатился за свой отъявленный сталинизм, когда после войны стало ясно, что Тито намерен идти собственным путем. Папаня уподобился гоночной яхте, которая под свежим ветром резво стартует, однако потом наступает штиль и все весельные лодки ее обгоняют.

Когда началась война, отцу было пятнадцать, и сперва он попал к четникам, сражавшимся на плато Равна-Гора. Наверное, Крису это ни о чем не говорило. Ему было просто хорошо со мной: он разглядывал мое тело и слушал мой голос. Это мне льстило, я себя чувствовала знойной красоткой.

Ну вот, четники были монархисты, а в то время королевская семья обитала, кажется, в Лондоне. У четников отцу сперва глянулось: здорово пробираться сквозь непролазную грязь, на веревках висеть над пропастью, по трубам ползать, штыком протыкать мешки с песком.

Беда в том, что отец плевать хотел и на короля, и на монархию. Все его командиры, обожавшие лоск и муштру, происходили из аристократических габсбургских родов. Бойцы, как истинные балканские бандиты, друг с другом враждовали, но офицеры не умели наладить дисциплину. И тогда отец, которому надоело скитаться по лесу в компании склочных монархистов, перебежал к партизанам-коммунистам.

Там было с кем воевать. Округа кишела румынами, болгарами, итальянцами, немцами и венграми, да еще хорватами, которые тоже стали нацистами. Если кто хочет оскорбить хорвата, пусть назовет его «усташом». А серб взбеленится, назови его «четник».

Ходило много слухов. Говорили, будто четники спелись с немцами и даже якшаются с усташами – все ради того, чтоб извести коммунистов. Усташи мечтали утопить всех сербов, евреев и цыган. Их лагерь смерти в Ясеноваце даже гестапо сочло зверским. Говорят, в войне Югославия потеряла один миллион семьсот тысяч человек, из них миллион погиб от своих же братьев-славян. Немцам и итальянцам не было нужды нас убивать, мы и сами прекрасно справились.

– Знаешь, пусть уж мое впечатление о славянах будет однобоким, но хорошим, – сказал Крис.

– Славянки с любого боку хороши, – ответила я.

Отец сбежал перед началом боя. Отполз на фланг цепи, вышел навстречу неприятельской колонне и предупредил коммунистов о засаде. Те устроили свою засаду и перебили всех четников. Отец участвовал в атаке на своих бывших товарищей. В рукопашной напоролся глазом на штык, и ему пришлось учиться стрелять с левой руки. Очень романтическая история.

Коммунисты партизанили весьма успешно. Даже создавали свои школы, оружие делали, сигареты. Воевали не только с немцами и итальянцами, но и с другими отрядами Сопротивления. Правда, в конце войны к нам перебежало столько итальянцев, что хватило на целый батальон.

О Югославии во Второй мировой войне я много чего знала – помог университет. Хорошо разбиралась в теме, понимала, кто есть кто, что и когда происходило, но Крис, конечно, вникал с трудом. Очень интересно, говорил он, жена озадачена переменой его вкуса. Раньше перед сном он читал романы Луи Ламура[8]и журналы «Сделай сам», а теперь на прикроватной тумбочке лежали книги о Тито и Фицрое Маклине[9], которыми я его ссужала.

Забавно было пугать Криса жуткими подробностями. Я рассказывала, что однажды отцу пришлось съесть свою лошадь, а собака спасла жизнь Тито, приняв на себя взрыв гранаты. Что коллаборационистов на ходу сбрасывали с грузовиков, но сначала им отрезали пальцы: первую фалангу указательного, две фаланги среднего, а безымянный и мизинец – под корень. Вдобавок перерезали сухожилие большого пальца и проволокой сшивали рот, а женщинам еще и другие губы.