Книга Зигзаг неудачи - Валентина Андреева

– Я могла бы с вами поспорить, вы оба определенно не правы. Могла бы… Но не буду, поскольку уверена в своей правоте. А что, если в ближайшее время вы все-таки отправитесь на столь ненавистный вам юг?

– Ну, если только нас насильно этапируют… – попыталась я отшутиться. Похоже, дама не совсем пришла в себя после наркоза и спустя две недели все еще остатками в голову шибает.

Серафима Игнатьевна лучилась обаянием. В выражении ее лица я не нашла ничего похожего на насмешку, скорее это была легкая дымка грусти. Тем не менее женщина вызывала непонятную мне самой реакцию отторжения. Казалось, что она играет собственноручно написанную для себя роль и одновременно наблюдает за игрой и зрителями со стороны. Хотелось побыстрее с ней распрощаться. Или, на крайний случай, отгородиться ширмой. Именно такой, какую уронили рядом с нами два медбрата на третьего, выполнявшего роль штурмана. Я была им благодарна, позволили отвлечься на постороннюю тему – о земном притяжении.

Ширму благополучно унесли. Я повернулась к собеседнице с твердым намерением продолжить обсуждение земного магнетизма, но рядом никого не обнаружила. «Улетела… – ахнула я про себя, оборвав на полуслове очередную умную фразу. – Молниеносно и бесшумно. Не иначе как на всех шести крыльях».

– Вы с Дмитрием Николаевичем зря ополчились на море. Под Туапсе есть прекрасные места. В одном из таких стоит мой дом.

Голос Серафимы, покровительственно и насмешливо, звучал за спиной.

«Опять прилетела, – с внутренним неудовольствием отметила я, решив дать окончательный отпор всем поползновениям пациентки мужа затащить нас в гости. – Туапсе – это уж слишком!»

– «В тишине ловила я рассветы из морской неласковой воды. На песке прибрежном это лето и мои печатало следы», – прозвучало так знакомо и проникновенно, что я сначала испугалась. Предположила, что десять лет назад Серафима Игнатьевна отдыхала вместе с нами в пансионате «Лазурный рай». Там я ее и достала этим привязавшимся четверостишием. В качестве случайного слушателя. Потом решила, что это Дмитрий Николаевич расстарался – поведал свою историю нелюбви к отдыху на море, и мне грешно обижать человека, влюбленного в свои родные места. Следовало переменить тон. И тему. Ляпнула первое, что пришло в голову:

– А на Таити… Вы бывали на Таити?

(Ох уж этот попугай Кеша!)

Серафима Игнатьевна улыбнулась и отрицательно покачала головой. Этот жест неожиданно вызвал у меня необоснованное чувство острой жалости, а следом – глухое раздражение.

– Я тоже. Словом, на Таити в Тихом океане вообще не бывает приливов и отливов. А вот в заливе Фанди, отделяющем канадский полуостров от американского штата Мэн, приливы и отливы достигают почти пятнадцати метров. Представляете, Серафима Игнатьевна, задумаешься в предрассветный час на берегу этого залива, а потом…

– Положим, вам не стоит опасаться последствий. Уверена, вы прекрасно держитесь на воде. И не стоит на меня сердиться. Когда Дмитрий Николаевич вернется, передайте ему, пожалуйста, что я ушла в палату. Не сомневаюсь, что результат обследования прекрасный.

Бесшумной летящей походкой, сверкая полами голубого стеганого халата, Серафима удалялась в глубь длинного коридора, оставляя в моей душе неприятный осадок от моей предвзятости и чувство, что эта дама просто читала мои мысли. По мере ее удаления таяло и раздражение. В конце концов осталось только полное недоумение по поводу причины его появления. Сейчас, по прошествии длительного времени, я понимаю, что реакция отторжения была интуитивным предупреждением об опасности. Вплоть до позднего вечера меня терзало непонятное беспокойство.

– Ир, а ты не знаешь, с каким диагнозом эта Серафима поступила в хирургию? – Наташкин вопрос оторвал меня от одних неприятных воспоминаний и вернул в другие.

– Знаю. Димка дважды приводил мне в пример эту женщину в качестве образца мужества и женственности. У нее была прободная язва желудка. Требовалась срочная операция – по жизненным показаниям. Привезла ее на «скорой» та самая бывшая Димкина однокурсница Нелька Красковская. Серафима была ее соседкой по лестничной клетке.

Самое интересное, как рассказывал Димка, женщина отказывалась оперироваться, мотивируя это тем, что не хочет мучиться перед смертью. Согласись, весьма странная мотивировка у человека, обреченного в результате отказа на неминуемую смерть в мучениях.

– Фига себе!

Наташка ненадолго задумалась и выдала свое заключение:

– У вашей Серафимы сплошные камни в голове. Ей морская галька мозги заменяет.

– Вскрытие покажет, – уныло промямлила я. – Ты тут посиди, а я пока назло мужу пришью вешалку к его безвременно павшему пиджаку. Представляешь, проснется – а придраться-то не к чему!

4

Кожаный пиджак Дмитрия Николаевича имел достаточно много карманов, которые он заполнял на совесть. В результате, они капитально затрудняли процесс воспроизводства вешалки. С десяток использованных еще зимой талонов на проезд в метро я выкинула в мусорный пакет, не раздумывая. Вместе с бумажником. Вернее, сначала в ведро полетел бумажник – ошиблась, а после его выуживания туда отправились талоны. Два килограмма ключей в одной связке аккуратно грохнулись на стол. Человеку несведущему могло показаться, что Димка работает ключником в Букингемском дворце. Но я-то уж точно знала, что ему туда не по пути. Назначение некоторых «открывалок» муж и сам подзабыл. Именно в силу этого обстоятельства их не выкидывает – а вдруг вспомнит!

Генеральная чистка была приостановлена с обнаружением во внутреннем кармане конверта с письмом. Лишенный заслуженного внимания пиджак шлепнулся на пол, да там и остался. Его молчаливого протеста ни я, ни Наташка не слышали. Конверт был вскрыт, от него исходил слабый аромат неизвестных духов. Немного сладковатый. Мне такие не нравятся. Почему-то решила, что так должны пахнуть магнолии. Аккуратным, я бы даже сказала изящным почерком на конверте было написано четыре слова: «Ефимову Дмитрию Николаевичу – лично». Беспомощный взгляд, брошенный на Наташку, уловил полное недоумение на ее лице. О нем же говорили вытаращенные глаза и уехавшая в направлении Димкиного пиджака нижняя челюсть. Только рот при этом был закрыт наглухо. Я сразу поняла, что у подруги просто нет слов – такой почерк может принадлежать только женщине…

Первая мысль после осознания этого обстоятельства была мстительной. Легко поддав пиджак ногой и поразившись прямым попаданием его в мойку, я решила, что злополучную вешалку Димке должна пришить та самая мымра, которая адресовала ему свое послание. Прочитать его – ниже моего достоинства. Ведь оно носит личностный характер. Но сразу же после моего «закидона» Наташка обрела способность говорить и предложила разоблачить негодяйку. Мой довод насчет моего же достоинства подруга легко сразила контрдоводом: «Муж и жена – одна сатана! Можешь совершенно справедливо считать, что письмо адресовано и тебе. Лично».

Послание было небольшим – всего на половину тетрадной страницы в клеточку. В конверте лежали еще какие-то листы, но от них за версту несло официозом. Я сразу же задержалась на первой строчке письма: «Дорогой Димочка!» Прочитав ее раз пять вслух, мгновенно сложила письмо пополам, сунула в конверт и припечатала ладонью к столу. Испугалась, что дальше будет хуже. Для меня. С таким-то началом! Пусть уж лучше лежит себе, как лежало. Вроде я ничего о нем не знаю… Хотя уже знаю… Ну и что? Димка соврет что-нибудь, и ладно.