Книга Дегустатор - Мастер Чэнь

И вот теперь добавилась новая катастрофа. Отравленное вино — ничего себе словосочетание! Мы переглянулись с Монти, Мойрой и прочими: нам очень даже ясно было, что означают слова в заголовках газет, стоящие рядом: «немецкое вино — никотин — смертельное отравление».

— Вы ведь поможете нам, правда? — еле слышно сказала нашей компании Мануэла. — Мы еще не знали, что произошло, когда вас собирали… Не знаем, что будет дальше. Но вы-то уже здесь. Вы лучшие. Вы все понимаете. Так?

Мойра погладила ее по руке.

— Мануэла, — проговорил я. — Вспомните Фрайбург четыре года назад. Мы это пережили, а ведь и правда могла быть война. Что тогда было сказано? Надо делать свое дело. Скажите водителю, пусть трогается.

— Какое хозяйство у нас следующее? — поддержал меня Седов.

Монти, чуть побледневший, с проступившими веснушками, заметил что-то насчет того, что у него «нет времени на идиотизм», и пошел на свое сиденье сзади, Мойра вздохнула и последовала за ним. Монти демонстративно бросил на кресло рядом с собой рюкзак, так что Мойре только и оставалось, что пройти еще дальше.

Автобус тронулся.

Какое же милое солнышко пронизывает виноградники параллельно земле! Листья светятся начищенной медью, темнеют их прожилки. Юрген Бек идет по винограднику, чуть не подпрыгивая, и, наконец, широко взмахивает рукой: вот он, этот повернутый к солнцу склон холма, с отличным дренажем, здесь еще пять лет назад ничего не росло, кроме каких-то кустов, а сейчас эта земля на вес золота.

Несколько шагов к дегустационному залу — он тут же, у рядов лозы, маленький побеленный сарай… и…

Сияй, солнце, — мы сделали открытие! Великолепное немецкое красное, а через десять лет, когда лоза наберется сил, а вино полежит в погребе и проявит себя целиком — тогда… кто знает — великое красное?

На драгоценном склоне холма растет вовсе не шпетбургундер. Это совсем другой сорт, который тут лет десять назад использовали только для кюве.

Дорнфельдер, новая звезда немецкого небосклона. Вот он какой — листья как у… неужели как у совиньонов?

Юрген уже получил свои первые награды на Дюссельдорфской ярмарке, ему уже не надо волноваться при виде международной группы дегустаторов. Он разливает вино точными движениями — только профессиональный винодел может вот так, почти не глядя, налить его в десять бокалов, и всем поровну, с точностью до миллиметра.

А вот от привычки давать своим винам десятиэтажные названия немцам пора отказаться. Хорошо, что нам этот литературный шедевр выдали в распечатанном виде.

Вот он:

Dornfelder Rotwein trocken 2001, im Barrique gereift — Weingut Hedesheimer-Hof, Beck Cuvee Classic. Jurgen und Michael Beck. Selection.

В общем, кошмар. Но…

Полная концентрация внимания, лица Седова, Монти и прочих застывают. Наверное, мы чувствуем великое вино на расстоянии через стекло и пробку. Итак: «ч. см. сок, непр., ножек нет, пятна».

На страницах моего журнала это будет выглядеть так:

«Цвет — черносмородинового сока, никакой прозрачности. И никаких ножек на стенках бокала: вместо них там образуются — очень редкий случай — высохшие крупные темно-красные пятна. Тут-то и вспоминаешь, что изначально этот сорт играл роль служебную — использовался как краситель для слишком бледного шпетбургундера, он же — пино нуар».

— Что такое «ножки»? — громко шепчет Гриша, пристроившийся ко мне вместо Юли (она перешла под руку Седова, в буквальном смысле).

— Стекающее по стенкам вино оставляет следы, типа вертикальных дорожек, если оно хорошо концентрированное, — терпеливо говорю я.

Запись продолжается: на бумаге сокращениями, в голове целиком:

«Свежий, даже игривый фруктовый букет, больше всего напоминающий французское (то есть не чилийское, не австралийское и так далее) каберне совиньон, с доминирующим тоном очень зрелой вишни. Но если дать вину постоять в бокале несколько минут, в нем появляется необычный и сильный тон — гвоздики и незрелого миндаля.

Во рту — очень концентрированное и танинное, но танины изящные и… пожалуй, кисленькие, как ржаной хлеб. Вообще, кислота и милая горчинка на финише тут оставляют самое сильное впечатление. Одних это наведет на поэтическую метафору, что вино тает во рту как снег, других — на мысль, что тут чуть ли не единственный на их памяти случай германского вина, которому надо долго стоять в бочке и смягчаться, и урожай 2001 года едва-едва готов сегодня. Бочка, вообще-то, здесь ощущается как-то робко, а могли бы с ней поработать.

И, наконец, сильнейшее послевкусие вишневой косточки с кислотой держится очень долго. В общем, вишневое вино».

Радость — одна на всю компанию. Всех как будто отпускает, на лицах появляются улыбки. Седов, спустившийся с вершин своего величия, шепчется с Мойрой, Монти снисходительно кивает — все хорошо, Юрген, и вы это знаете!

Ни один человек не выливает это вино. Монти снисходит до того, чтобы сделать второй глоток, Мойра с Седовым попросту его пьют под разговор. Чтобы дегустатор, который пробует до сорока образцов в день по капле, пил вино для удовольствия?

Успех, это успех.

Юрген, в джинсах и кроссовках, кажется, мог бы пригласить нас на пробежку среди виноградников. Никакого сознания собственного величия. По крайней мере внешне.

Как же ему завидуют старые, заскорузлые немцы — был юным банкиром, унаследовал от дяди бросовые земли, взял кредит, пригласил хорошего келлермейстера (то есть энолога). И на пару с последним сделал массу умных вещей и ровно одну дикость: решил высадить на склоне некоего сомнительного холма пять разных сортов винограда. Один из них принес поразительный результат. Вот он. Чудо. Соседи пока так и растят свой второсортный рислинг или, скажем, сильванер. Но скоро, вздохнув, последуют за выскочкой.

Под конец визита происходит сцена не менее чем эпическая.

Пока прочие, переговариваясь, тянутся цепочкой к автобусу, я подхожу к Юргену и с застенчивой улыбкой произношу несколько слов. В руке у меня кошелек, из которого я вытягиваю пару евровых бумажек.

Мануэла делает большие глаза и шепотом говорит что-то Юргену на немецком, вне всякого сомнения объясняет, кто я такой. Слово «Россия» в немецких, да и всех прочих винных кругах воспринимается почти так же, как «Гонконг» или «Сингапур». Это — рынок. Это потрясающий рынок.

А тут — дегустатор, который возжелал приобрести бутылку вина в одном из пяти-шести-семи хозяйств, которые обычно объезжает за день (а в каждом — от пяти до десяти образцов)? Да это событие. О нем местные жители — а они все так или иначе делают вино — потом будут рассказывать друг другу. О нем, возможно, упомянут в местных газетах.

Во многих винодельнях какие-то образцы продукции буквально навязывают в подарок, и проблема затем состоит в том, как незаметно избавиться от этой тяжести, подарив накопившееся уборщицам очередной гостиницы. Мы каждую неделю, дома и в поездках, прикасаемся губами к знаменитым работам и не считаем это за событие. И чтобы дегустатор с именем купил у кого-то вино? За деньги? Свои деньги? Да немалая часть виноделов — только намекни — еще бежала бы за автобусом, чтобы вручить нам что-то бесплатно, только упомяните название. Другое дело, что существует профессиональный кодекс, согласно которому клянчить вино нам недопустимо и немыслимо. Не будут пускать в приличные места.