Книга Жестокая схватка - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но еще большая загадка заключалась в том, как им троим удалось допереть это колесо до озера. Да еще и так, что никто ничего не заметил.
Пете Виталик поручил самую неприятную часть «работы»: тот должен был влезть в воду и крепко обвязать веревками труп Славки.
На это ушло почти полтора часа. Другой конец веревки был продет в колесо. Но и после этого Петя должен был оставаться в воде. А его приятелям предстояло самое сложное! Необходимо было поставить колесо вертикально, чтобы его можно было скатить в озеро. Но кроме этого надо было отодвинуть в сторону труп, чтобы колесо не свалилось прямо на него и не застряло вблизи от берега.
К этому времени Петя уже основательно замерз.
— Но ведь веревки слишком длинные, — сказал он. — Все равно получится, что он будет плавать на поверхности.
— Не будет, — уверенно сказал Виталик. — Главное, чтобы само колесо легло достаточно глубоко. Потом несколько раз нырнем и утянем его вниз. Главное, чтобы на дне было к чему привязать.
— Сам нырять будешь, — возразил Петя. — Я и так тут в воде уже час торчу.
— Все будем нырять, — последовал лаконичный ответ.
Спустя пятнадцать минут Петя сидел на берегу и, затягиваясь папиросой, наблюдал за тем, как Славкин труп медленно погружается в воду.
Время от времени с разных сторон из воды показывались головы товарищей. Они делали несколько глубоких вдохов и вновь ныряли.
Вскоре все было кончено.
Они сидели возле костра, допивали оставшийся самогон и смотрели на огонь.
— Надо прямо сейчас утопить всю одежду, — сказал Виталик. — На всякий случай. Набить камнями и утопить.
— Мне сандалии жалко, — покачал головой Вася. — Что я матери скажу?
— Скажешь, что у тебя их хулиганы украли.
— Может, я лучше их дома в печку кину?
— Надо избавляться от одежды сейчас, а сандалии закинь подальше в озеро, — настойчиво повторил Виталик. — Или ты для легавых следы оставить хочешь?
— Не хочу, — покачал головой Вася.
Здесь же, возле костра, они поклялись друг другу хранить эту тайну.
В тот момент они даже не подозревали, как быстро это событие исчезнет из их памяти. Как оно вначале сольется со всеми другими событиями того лета восемьдесят четвертого года. А еще спустя несколько лет вообще останется в каком-то далеком и очень странном времени под названием «детство».
И все же Петр подумает, что этот их поступок на самом деле явился началом какой-то другой жизни, в которой за все свои поступки придется платить, но никто не знает, когда наступит срок расплаты.
На следующий день Петя проснулся только в четвертом часу. Он долго лежал на спине, тупо разглядывая потрескавшийся потолок. События вчерашней ночи казались дурным сном, он не мог поверить, что все это произошло на самом деле. Но он знал, что это произошло.
Славки Горячева больше нет. Они его убили. Забили до смерти. Утопили труп. И в данный момент тело находится на дне лесного пруда, привязанное к железному колесу от лифта.
«Нас поймают, — подумал Петя. — На что мы рассчитывали? Славкин отец поставит на уши всю местную милицию. И нас поймают».
Он откинул одеяло и сел на кровати, обхватив голову руками.
«А вдруг он отвязался и всплыл? — подумал Петя. — Веревка в воде размокает. Или ее перегрызли водяные крысы? Или рыбы?»
Ему представилось мертвое Славкино лицо, все облепленное мальками. Мальки вплывали в открытый рот, вылезали из носа. Небольшая стайка поедала Славкины глаза.
«Поскорей бы они его сожрали, — подумал Петя. — Сожрут, и все будет в порядке».
Он встал и прошел на кухню. Сквозь окно увидел копающуюся в огороде мать.
«Странно, как она может постоянно что-то делать? Что вообще можно делать на огороде целыми днями? А она вот находит».
Открыв холодильник, Петя достал оттуда трехлитровую банку с молоком и начал пить прямо из банки. Разумеется, именно в этот момент с огорода вернулась мать. Она ненавидела, когда он пил из банки.
— Сколько тебе можно говорить — не пей из банки! Где шлялся опять всю ночь?
— Гулял.
— Опять пили. — Это прозвучало не как вопрос, а как констатация.
— Ну и что?
«Сейчас начнется, — подумал Петя. — Надо побыстрее линять отсюда».
Он оказался прав, действительно началось. Мать тяжело опустилась на стул и принялась за свою ежедневную проповедь:
— Вырастила урода. Совсем совесть потерял. Думаешь, если отца нет, то можно делать что угодно.
— А чего же ты растила урода? Вырастила бы нормального человека.
— Ты как с матерью разговариваешь, неблагодарный? — В ее голосе послышались с трудом сдерживаемые слезы.
— А за что мне быть благодарным? — Петя с ненавистью посмотрел на убогую окружающую обстановку. — За это?
— Свинья, — заплакала мать. — Был бы жив отец, он бы тебе показал…
Петин отец не был мужественным лесником, павшим от пули браконьера, или героическим исследователем Арктики. Его зарезали в пьяной драке. Ножи были в руках у обоих дерущихся, но Петин отец оказался более пьяным и соответственно менее боеспособным.
Если бы Петин отец оказался более трезвым, чем его противник, он до сих пор отбывал бы наказание в местах не столь отдаленных.
И все же отца Петя любил. Он помнил, как они ходили на рыбалку. Петин отец был заядлым рыболовом. И несмотря на то что жили они бедно и все свободные деньги отец тратил на горячительные напитки, он все-таки сумел отложить сумму, необходимую для приобретения небольшой дешевенькой резиновой лодки.
Не было ничего увлекательней для маленького Пети, чем сидеть на полу вместе с отцом и чинить прорванный бредень или мастерить очередную донку. А потом, уже на озере, плыть, дрожа от утреннего тумана, и вытаскивать из холодной воды запутавшуюся в сетях рыбу.
Рыбу отец носил на рынок и продавал. Полученные деньги шли на водку, но каждый раз что-нибудь перепадало и Пете — кулек ягод, петушок на палочке, стакан семечек, кусок медовых сот. Иногда, когда улов оказывался удачным, отец покупал у кавказских торговцев один персик, и Петя старался растянуть удовольствие. Полусъеденный персик покрывался пылью, вокруг кружилось полчище мух, а Петя все не доедал его, стараясь, чтобы как можно большее количество людей увидело, какой хороший у него персик.
Впрочем, иногда у отца случался запой, и тогда он оптом отдавал всю пойманную рыбу бабе Наде, меняя ее сразу на самогон. Ушлая баба Надя коптила рыбу на маленькой коптильне и продавала ее на рынке уже втридорога.
И каждый раз, когда отец впоследствии видел на рынке ее товар, он, вздыхая, говорил Пете: