Книга Банда 7 - Виктор Пронин

— О каких существах ты говоришь, Паша?

— Может быть, это наркоманы, может, проститутки, а это целый мир, параллельный нашему. Там свои законы, свои обычаи, нам непонятные и недоступные. Есть мир воров, там тоже свое. Время от времени мы пересекаемся, общаемся друг с другом, иногда проникаемся взаимной симпатией. Я частенько вижу существ из параллельных миров на том самом стуле, на котором ты сейчас сидишь. И знаю, что мне никогда не понять их печалей, радостей, вообще мне никогда не понять их до конца, как им не понять меня. Есть рассказ о том, как в марсианской пустыне, на закате дня встретились два существа — человек и марсианин. И они увидели друг друга, хотя каждый казался другому полупрозрачным. Они шли на праздник, каждый на свой праздник. Перед каждым полыхали прожектора, взлетали фейерверки, слышались музыка и веселые голоса, но оба видели и слышали только свой праздник, только тот, на который торопился сам. Между ними были миллионы лет. Не так ли и мы с вами, ребята, не так ли и мы с вами? — грустно закончил Пафнутьев.

— Фигня, — сказал Худолей с какой-то скрытой угрозой. — Я ее найду. И она увидит мой праздник. А я увижу ее праздник. Огни, музыку и голоса. У нас будет общий праздник. Мы и тебя пригласим, если, конечно, будешь хорошо себя вести.

— У тебя поехала крыша, Валя. Но мне это нравится. Мне это знакомо. Начнем с квартиры. Квартир без следов хозяина не бывает — ты это знаешь не хуже меня.

— Квартира заперта, ключей не оставила, соседи ничего не знают, заявлений к участковому не поступало.

— Ничего, — решительно сказал Пафнутьев. — Пробьемся.

— Дверь стальная, — продолжал канючить Худолей. — Три замка, все разные, ключи тоже разные: то в виде пластиночки, то в виде штырька какого-то, а в одном месте даже карточку нужно вставлять пластмассовую...

— Не о том говоришь, Худолей, ох не о том! — Пафнутьев подошел к вешалке, нырнул в сыроватое еще пальто, надвинул на глаза клетчатую кепку, поднял воротник и вопросительно посмотрел на Худолея. — Мы как, идем? Или у тебя другие штаны?

— Ну ты, Паша, даешь! — восторженно вскричал Худолей и унесся по коридору в свою каморку за жиденьким плащиком, за корявеньким зонтиком, за лыжной шапочкой с вязаным козырьком.

* * *

Дверь вскрывал слесарь из домоуправления — тощеватый парень со строгим, даже требовательным взглядом. Вызвал его участковый, к которому в самом начале и подошли Пафнутьев с Худолеем. Он внимательно их выслушал, полистал замызганный свой блокнот, что-то почитал там, шевеля губами.

— Светлана Юшкова, говорите? Семнадцатая квартира, говорите? Знаю. Раньше у этой квартиры был другой хозяин. Бабуля там жила. Потом ее забрала к себе дочка, а квартиру продали. Вроде купила ее гражданка Юшкова. Или же кто-то купил для нее. Во всяком случае, она вселилась сразу после ремонта. Ничего девушка, смазливая.

— Смазливая?! — возмутился Худолей, но Пафнутьев тут же ткнул его локтем в бок.

— Вы не согласны? — удивился пухлогубый участковый. — Тогда у нас с вами разные вкусы. Девушка была в порядке.

— Была?! — опять взвился Худолей.

— Уж если ее ищет прокуратура, значит, в данный момент ее в наличии не имеется? Я правильно понимаю?

— Все правильно, — заверил участкового Пафнутьев. — В данный момент ее в наличии не имеется.

— Что-то ваш товарищ каждое слово воспринимает больно уж нервно, а?

— Эксперт, — ответил Пафнутьев. Дескать, с него и взять-то нечего, и объяснять тоже нечего — эксперт.

— А, — понимающе протянул участковый. — Тогда все понятно. Так вот, навещал я ее...

— Это в каком же смысле?! — Худолей явно не владел собой.

— По службе. Прописка, выписка... Опять же познакомиться хотелось. Деньги заплачены крутые — двадцать тысяч. Район у нас неплохой, этаж элитный, третий, кухня десять метров, а в однокомнатных квартирах кухни в десять метров встречаются нечасто. Лоджия опять же застекленная... Так что по цене квартира, по цене. Откуда деньги? Уж коли, сестрица, при красоте такой и петь ты мастерица, — участковый развел руками, давая понять, что дополнительные объяснения не требуются. — Вот и пожалуйста — жар-птица.

— Пропала жар-птица, — суховато сказал Пафнутьев. — Надо вскрывать дверь.

— Стальную дверь поставили сразу после покупки, — заметил участковый.

— Знаю, — кивнул Пафнутьев. — Будем вскрывать.

— Нет проблем, — сказал участковый и, набрав номер телефона, попросил позвать Женю. — Женя? — уточнил он. — Работа есть. Бери свой инструмент, будем вскрывать семнадцатую квартиру. Да, пропала красавица. Я тоже подозревал. Как видишь, мы оба смотрели на это одинаково. Состоялось, сбылось, свершилось. Да, прямо сейчас.

Весь инструмент слесаря состоял из одной громадной фомки, сработанной, по всей видимости, из хорошего такого, массивного лома. Один конец ее был изогнут, расплющен и раздвоен, а второй заострен.

— Может, того, лучше болгаркой? — предположил Худолей, на которого фомка в руках слесаря не произвела впечатления.

Слесарь не ответил, даже не оглянулся на эти пустые слова, даже плечом не повел. Просто как бы не услышал.

— Пусть так, — пробормотал Худолей и отступил назад, снимая с себя ответственность за позорище, которое слесарь сам себе уготовил.

Участковый тоже не услышал слов Худолея: что с него взять — эксперт. Пафнутьев только руками развел, извини, дорогой, но тут свои правила, свои хозяева. А слесарь тем временем, подойдя к двери, позвонил, на кнопку жал долго, прерывисто. Приложив ухо к клеенчатой поверхности, он вслушивался, не прозвучат ли в квартире шаги, голоса, какие-никакие звуки.

Нет, ничего не прозвучало.

Но что-то все-таки слесаря насторожило, может быть, он и сам поначалу не понял, в чем дело, или, поняв, не хотел делиться подозрениями — его пригласили вскрыть квартиру, и больше от него ничего не требовалось. Но полностью скрыть свои подозрения не пожелал.

— У меня дурные предчувствия, — сказал он негромко, как бы между прочим.

— У всех дурные предчувствия, — ответил участковый, не придав словам слесаря никакого значения.

Не медля больше, полагая, видимо, что он произнес все необходимое в таких случаях, слесарь завел раздвоенный конец своей кошмарной фомки за металлический уголок двери и чуть поднажал. Как ни странно, но уголок, из которого и была сварена рама, подался. Послышался сухой шелест осыпающейся штукатурки, на площадку посыпались крошки раствора, а дверь, стальная, непоколебимая, призванная хранить хозяев от всех превратностей судьбы, пошатнулась, выдавая всю ненадежность железной своей сути. А слесарь тем временем завел раздвоенный конец фомки уже в нижней части двери, в полуметре от пола. Результат оказался точно таким же — шорох осыпающейся штукатурки. Уголок рамы легко, даже как-то охотно вышел из паза.

Не прошло и пятнадцати минут, как слесарь, последний раз заведя фомку за какой-то металлический выступ, сдавленно просипел: