Книга Кот, который пел для птиц - Лилиан Джексон Браун

Книги были расставлены по разделам, и Коко любил устроиться на полке в уютном гнездышке между биографиями и драмами или между трудами по истории и беллетристикой. Иногда он принюхивался к рыбьему клею, который раньше использовался для переплётов. Бывало, кот сталкивал какую-нибудь книгу с полки. Она со стуком падала на пол, а он смотрел сверху на дело своих лап. Это был сигнал Квиллеру поднять книгу и прочесть несколько страниц вслух, смакуя знакомые слова и мысли, в то время как сиамцы наслаждались переливами знакомого голоса. У Квиллера был звучный баритон, как нельзя лучше подходивший для декламации.

Как ни странно, названия книг, сброшенных с полок котом, часто имели пророческий смысл — это не могло быть совпадением. И всё же… Прошло всего несколько часов с тех пор, как злоумышленники заклеймили старушку, написав на её доме слово «ведьма», — и Коко столкнул с полки «Суровое испытание», драму Артура Миллера. Почему он выбрал именно этот момент, чтобы привлечь внимание к пьесе о судах над «ведьмами» в Салеме? Коко никогда ничего не делал просто так, и это происшествие вызвало у Квиллера желание навестить миссис Коггин.

Глава вторая

Как журналист Квиллер интересовался личностями, достойными внимания прессы; как человек, никогда не знавший своих бабушки с дедушкой, он тянулся к старикам, которым за восемьдесят. Итак, у него было достаточно причин для визита к миссис Коггин. Ещё одним стимулом послужило бесцеремонное обращение Коко с «Суровым испытанием».

Когда на следующее утро Квиллер кормил сиамцев, он задумался над тем, как эксцентричная старушка отреагирует на внезапный визит незнакомца. Её номер не значился в телефонном справочнике. «Заглянуть на огонек», «заскочить по-соседски» считалось обычным делом в этом северном округе, но это было не в привычках Квиллера. Он всё ещё оставался слишком горожанином для такого.

Впрочем, подумалось ему, на обочине, как раз напротив дома миссис Коггин, есть почтовый ящик… Всем местным жителям, которым за восемьдесят, «Всякая всячина» рассылается бесплатно… Если она читает газету, то должна узнать его усы. Они появляются каждый вторник и каждую пятницу над его колонкой, и в Мускаунти их знают лучше, нежели парик Джорджа Вашингтона на банкноте в один доллар… А такой знак добрососедских отношений, как горячие булочки из шотландской пекарни, будет вполне уместен.

— Как ты считаешь, Коко? — спросил он кота, который сосредоточенно завтракал.

«Мр-р», — произнёс Коко, пытаясь проглотить кусок и в то же время дать ответ.

В середине утра Квиллер покинул свой амбар с коробкой из пекарни, перевязанной красной лентой в клеточку. Он попрощался с кошками, рассказал, куда идёт и когда приблизительно вернётся. Он считал, что чем больше беседуешь с кошками, тем умнее они становятся. Коко был поразительно умён. Квиллер называл его чудесным парнем и очень уважал. Юм-Юм, грациозная кошечка с обворожительными повадками, любила посидеть на хозяйских коленях и питала пристрастие к содержимому корзин для мусора и к маленьким блестящим предметам, которые прятала под коврик.

На прощание Квиллер дал кошкам наставления:

— Не отвечайте на телефонные звонки! Не вытаскивайте вилку холодильника из розетки! Не открывайте дверь агитаторам!

Они смотрели на него немигающим взглядом, ничего не выражавшим.

Узкая дорожка вела из амбара на восток, к окружному шоссе — до него было всего несколько десятых мили. Дорожка вилась по птичьему саду, затем по лугу, который когда-то был яблоневым садом, впоследствии захиревшим, затем шла через ельник. В конце её, у Тревельян-роуд, был участок в два акра, на котором Полли строила дом, пока проблемы со здоровьем не заставили её отказаться от этой затеи. К счастью, Фонд Клингеншоенов выручил библиотекаршу и передал участок во владение местному художественному обществу, с тем чтобы возвести там Центр искусств, где можно было бы устраивать выставки.

Здание Центра искусств обшили морёным кедром, популярным на севере. Проходя мимо, Квиллер отметил, что всё готово для официального открытия — за исключением подъездной аллеи и автостоянки. Эти асфальтированные участки покрывал толстый слой грязи, которую нанесли сюда с большой дороги шины грузовиков и гусеницы тракторов — по Тревельян-роуд ездили главным образом фермеры. Должностные лица Совета по искусству доводили этот факт до сведения властей округа, но что же можно было сделать? В краю фермеров грязь — обычное дело! Однако новый менеджер Центра искусств написала гневное письмо в газету, и это вызвало сердитые отклики хозяйствующих на земле.

Через дорогу от красивого нового здания стоял обветшалый фермерский дом, окруженный возделанным участком в сто акров. Дом выглядел запущенным, и можно было бы подумать, что его покинули, если бы не цыплята, копошившиеся вокруг колёс ржавого грузовика во дворе. Когда Квиллер приблизился, из-за дома приковыляли пять старых дворняжек — некоторые из них прихрамывали.

— Хорошие собачки! Хорошие собачки! — сказал он, направляясь к крыльцу.

Собаки последовали за ним из любопытства; они были слишком дряхлые или слишком измождённые, чтобы лаять.

И тут дверь домика распахнулась, и сухопарая женщина в странном одеянии крикнула хриплым голосом:

— Кто вы такой?

Квиллер поднял вверх коробку из пекарни и ответил дружелюбным тоном:

— Посыльный из «Всякой всячины». Принёс подарок одной из наших любимых читательниц!

— Боже праведный! — воскликнула она. — Да это же усы из газеты! Заходите и хлебните горяченького — у меня на плите кипит кофе. — Старушка говорила на местном наречии, распространённом среди старожилов северного края. Полли занималась старинным диалектом Мускаунти — он был почти совсем позабыт. Квиллер порадовался, что догадался прихватить с собой магнитофон.

В прихожей было совсем темно. Пробираясь на ощупь за хозяйкой, он очутился в большой, пыльной, захламленной кухне. Помимо пузатой плиты, горшков и кастрюль, а также раковины с ручным насосом, здесь помещались также узкая койка, комод и большое старомодное кресло с продранной обивкой. Так вот где она живёт!

Старушка убрала свернутые трубочкой газеты и всякий хлам с деревянного стола и исцарапанного деревянного стула.

— Садитесь! — пригласила она, наливая кофе из эмалированного кофейника в толстостенные фарфоровые кружки с отбитыми ручками. Она сняла кофейник с керосинки. Чугунная плита, которую не топили в такую погоду, была завалена свёрнутыми в трубочку газетами.

Квиллер сказал:

— Надеюсь, вам понравятся эти булочки, миссис Коггин. Они с морковью и изюмом.

Старушка откусила кусочек своими крупными зубами, крепкими, но потемневшими.

— Да, хороши! Я не едала ничего этакого с тех пор, как преставился мой Берт. А ведь уже двадцать годков минуло. Когда живёшь один, всё у тебя по-простому, без затей. Ему было семьдесят восемь, Берту-то моему, когда он преставился. А мне теперь девяносто три.