Книга Костюм Арлекина - Леонид Абрамович Юзефович

— Давайте без достоевщины, — ввернул Певцов недавно услышанное от одной курсистки модное словечко, значение которого Иван Дмитриевич не понял, но спрашивать не стал, дабы не показывать свою необразованность. — Не забывайте, покойный был все-таки немец, а не буддист и не русский интеллигент. К тому же на чем основано ваше допущение? Почему сначала он своего убийцу не узнал и стал сопротивляться, а потом вдруг узнал?

— Потому что в спальне было темно, лампа не горела. Если бы она упала и разбилась при горящем фитиле, вспыхнул бы разлитый керосин…

Договорить Иван Дмитриевич не успел, явился присланный Шуваловым княжеский камердинер. Это был толстомордый рыжий парень с рыбьими глазами без ресниц.

— Ты первый обнаружил князя мертвым? — обратился к нему Певцов.

— Так точно, ваше благородие, я. Они, значит, когда ложились, утром наказали разбудить себя в половине девятого…

Камердинер приготовился к обстоятельному рассказу, но Иван Дмитриевич прервал его:

— Потом доскажешь. Ну-ка взгляни хозяйским глазом, не пропало ли тут что-нибудь?

После совместного тщательного обыска он вписал в блокнот перечень исчезнувших ценностей: «Револьвер (система не изв.), портсигар серебряный, монеты золотые французские (9 — 10 шт.)».

— Такие? — шепотом спросил Иван Дмитриевич, показывая камердинеру найденный под кроватью и утаенный от Певцова золотой кругляш с козлиным профилем Наполеона III, императора французов.

Попутно он вспомнил, что этот император был злейшим врагом Виктора Гюго, любимого писателя жены. Недавно она купила Ванечке плюшевую козу, которую назвала Эсмеральдой.

— Ага, — кивнул камердинер. — Если сбоку смотреть, они так друг на друга похожи, не отличишь.

— Кто на кого?

— Он, — повел глазами камердинер в сторону покойника, — и этот, на целковике.

— Наполеондор называется, — сказал Иван Дмитриевич.

— Что вы там шепчетесь? — заволновался Певцов. — Какие у вас от меня секреты?

— Ничего-ничего, пустяки.

Иван Дмитриевич вернулся к туалетному столику, и пока он проверял содержимое ящичков, Певцов пенял камердинеру:

— Что же это у тебя, братец, в доме все двери скрипят? Здесь еще туда-сюда, а в гостиной прямо по-волчьи воют. Ленишься? Не смазываешь?

— Я то делаю, что велят, — оправдался камердинер. — Насчет петель никакого недовольства не было.

— Иди, после потолкуем, — сказал ему Иван Дмитриевич и, дождавшись, когда он выйдет, повернулся к Певцову. — Между прочим, ротмистр, знавал я одного ростовщика, так этот сын иудейский строго-настрого запрещал слугам смазывать дверные петли.

— Воров боялся?

— Такие люди боятся не только воров.

Аналогия подействовала. Певцов сцепил руки у подбородка, задумался, а Иван Дмитриевич подлил масла в огонь:

— Помните, камердинер говорил, что князь держал револьвер в ящике туалетного столика возле кровати. Зачем? Военная привычка? Или все же кого-то он боялся?

— Да-да, — покивал Певцов, — я сам об этом подумал.

— С другой стороны, — улыбнулся Иван Дмитриевич, играя им как кошка мышью, — похищен серебряный портсигар. Как вы намерены увязать пропажу с ситуацией на Балканах?

— Надо бы произвести обыск у этого Фигаро. Подозрительный малый…

— Господа, ваше время истекло, — заглядывая в спальню, объявил Шувалов. — Прошло тридцать пять минут!

Прежде чем выйти, Иван Дмитриевич еще раз окинул взглядом последнее ложе князя фон Аренсберга и опять отметил одно странное обстоятельство: убитый почему-то лежал на кровати ногами к изголовью.

Спальней завладел камердинер с двумя рядовыми жандармами, выделенными ему в помощники. Покойному подложили под голову подушку, предварительно развернув его на сто восемьдесят градусов, накрыли одеялом, опустили веки. Уже из гостиной Иван Дмитриевич услышал, как звякнула дужка ведра, шлепнулась на пол мокрая тряпка. Шувалов лично распоряжался уборкой. Это был особенный, чисто российский демократизм, уравнивающий чины и сословия: всяк норовил заняться не своим делом.

Одно из окон гостиной располагалось в неглубокой полукруглой нише. Тут стояли граф Хотек с принцем Ольденбургским. Распространяя вокруг себя острый дух керосина, Иван Дмитриевич подошел к этому окну, отдернул штору. На подоконнике за ней обнаружилась пустая косушка и оплывший кусок масла на газете. Он взял капельку на палец, лизнул: чухонское.

— Что это? — по-русски изумленно спросил Хотек.

— Ваше сиятельство, — с поклоном ответил Иван Дмитриевич, — это данные, с которыми мне предстоит начать расследование.

Двое жандармов и камердинер с ведром пересекли гостиную в обратном направлении, после чего Шувалов радушным жестом хозяина, приглашающего гостей к накрытому столу, предложил собравшимся пройти в спальню. Принц Ольденбургский, герцог Мекленбург-Стрелецкий, Пален, Хотек и генерал-адъютант Трепов чинно приблизились к постели. Прочий мундирный люд столпился в дверях. Иван Дмитриевич подумал, что если Шувалов решил сохранить в секрете это убийство, опрометчиво было скликать сюда столько народу. Хотя, наверное, все это были люди надежные, умеющие держать язык за зубами.

— Какой ужас! — громко сказал принц Ольденбургский.

Все закивали, хотя истинный ужас неизвестности и ожидания остался в гостиной, а здесь, в прибранной и затененной комнате, глядя в лицо покойного, на котором камердинер успел припудрить синеватые пятна, все должны были испытать мгновенное облегчение. Смерть, слава богу, выглядела пристойно.

4

Через четверть часа, провожая австрийского посла к карете, Шувалов говорил:

— Было бы крайне нежелательно, чтобы его величество император Франц-Иосиф, ваше Министерство иностранных дел и ваш Генеральный штаб узнали об этом преступлении раньше, чем мы найдем преступника. Уверяю вас, это вопрос нескольких часов.

Иван Дмитриевич случайно подслушал этот разговор, когда обследовал замок на парадном.

— Мой долг, — холодно отвечал Хотек, — немедленно телеграфировать обо всем в Вену. Подозреваю, что убийство совершил какой-нибудь фанатик из так называемого «Славянского комитета». В Москве, правда, эта публика более активна, чем в Петербурге, но и здесь ваша пресса переполнена их воплями о том, что мы якобы притесняем наших славянских подданных. Очевидно, эти господа почувствовали свою безнаказанность и решили перейти от слов к делу. Их цель — спровоцировать войну между нашими империями.

— Вы преувеличиваете, граф.

— Ничуть. Сегодня на мою жизнь тоже совершено покушение.

— Боже мой! Как?

— Утром, когда я проезжал мимо Сенного рынка, из-за забора кто-то пустил камнем в окно моей кареты. Вот такой камень, — показал Хотек. — Он пролетел буквально в дюйме от меня, возле самой головы. Есть свидетели. Боюсь, что смерть бедного Людвига — это только начало. Следующей жертвой могу стать я или кто-то из посольских секретарей. Например, барон Кобенцель.