Книга Дефолт совести - Александр Смоленский

«Это, наверное, и есть тот мужик, про которого говорил Козьмич!» – догадался Фролов. Он встал из-за стола, когда увидел, что пан спортсмен степенным шагом направился прямиком к его столу.

– Ну, здравствуйте, товарищ Фролов. Павел Васильевич, если не ошибаюсь? Так вот, значит, каков наш бунтарь из Новосибирска! Весьма рад с вами познакомиться, – без тени иронии произнёс мужчина и, загадочно улыбаясь, протянул Павлу руку. – Зовите меня Миронычем.

– Как-то неудобно получается. Вы меня по имени-отчеству знаете, а я Миронычем буду вас звать?

– А ты не переживай, если все здесь позволяют себе так меня называть, чего тебе, Павел Васильевич, неудобно?

Их взгляды встретились, и Павел вдруг с удивлением заметил, что светящиеся каким-то странным, лихорадочным блеском тёмно-карие глаза собеседника абсолютно непроницаемы.

– Парень, слушай меня внимательно и не перебивай, – неожиданно перейдя на «ты», вполголоса заговорил Мироныч. – Я знаю о тебе больше, чем ты сам о себе. Хотя понятия не имею, кому и чем мог так насолить молодой доктор наук. Но, по моим сведениям, засадили тебя надолго. Но ты не дрейфь, со временем мы поможем тебе выбраться отсюда. Когда всё будет готово, тебе сообщат, что и как надо делать...

– Кто это мы? – попытался было влезть с вопросом Павел, но сразу пожалел об этом.

– Я же сказал не перебивать! – неожиданно грубо рявкнул Мироныч. Потом, сделав паузу и строго глядя на Павла, добавил: – Козьмичу можешь довериться полностью и слушайся его беспрекословно, понял? Хотя ты и доктор наук, а он всего лишь санитар в психушке. Не в чинах, юноша, дело.

С этими словами он резко поднялся и быстрым шагом направился к выходу из столовой.

...Прошло ещё долгих девять месяцев. Но как-то раз, когда обитатели «дачи» уныло смотрели по телевизору сотни раз виденный фильм о жизни африканских бабочек, в игровую комнату, широко улыбаясь, вошёл Козьмич.

– Через день тебя выписывают, сынок, – не скрывая радости, прошептал он на ухо Фролову.

– Шутишь?! – невольно вскрикнул Павел, оставаясь при этом, словно изваяние, сидеть на стуле.

– Тихо-тихо ты... дурень! Такими вещами не шутят. – Козьмич присел рядом. – Мироныч подсуетился. Уж не обессудь, не знаю через кого да как. Может, сам новый президент поучаствовал, – напустил туману Козьмич. – А что ты так дивишься? Новый – он и есть новый. Ему до всего есть дело. Даже до нашего брата, сумасшедшего. Хотя вряд ли. С этим добром у нас в стране завал. Ну, словом, готовься, сынок. Вот только одна заноза. Что я без тебя буду делать? Прикипел я к тебе, сынок.

В глазах старика словно завелись соринки. Он прикрыл их широкими ладонями и долго не отрывал от лица.

Спустя два дня Павел Фролов, одетый во всё новое, так как после побоища почти двухлетней давности в его костюме было стыдно появиться даже на Канатчиковой даче, сидел в кресле самолёта, направляющегося в родной Новосибирск. Всё, что происходило в минувшие два дня – гостиница, машина, еда, было по высшему разряду. Но кем всё это было устроено и, главное, зачем? – вот что было непонятно, а поэтому и непостижимо. Что-что, а прописную истину о том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, он давно усвоил на «отлично».

Фролов вспомнил, как, выезжая с «дачи» в присланном за ним чёрном автомобиле, он невольно оглянулся. В зарешеченных окнах жёлтого трёхэтажного здания, где он провёл около двух лет, вслед с безысходной тоской смотрели десятки глаз.

Мрачного вида водитель, даже не повернув гладко выбритой головы, передал Фролову кейс, коротко объяснив, что в нём лежат все его документы – паспорт, удостоверение, авиабилет, деньги на карманные расходы и адрес гостиницы, где ему был забронирован номер.

Несмотря на резко наступившую в самолёте расслабуху, Павла мучил единственный вопрос: застанет ли он живой маму? Сердце подсказывало, что вряд ли. Внезапно в сознании молнией сверкнуло то самое ключевое слово, которое он так долго силился вспомнить: «Дефолт!» Ну конечно же дефолт!

Павел обессиленно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Чем глубже он погружался в воспоминания, тем явственнее приходило к нему осознание того, что теперь он знает, как поступить. И ещё то, что его борьба за себя и справедливость только начинается.

Прибыльный иск Лабораторная работа № 2

Страсбург. Незаменимый стряпчий

Сколько можно безвылазно торчать в четырёх стенах? Павел в очередной раз скосил глаза на электронные цифры под телевизором в номере отеля «Оранжери» в самом центре города. Точь-в-точь, как в изоляторе психушки, в которую его упекли шесть лет назад. Мутные воспоминания о Канатчиковой даче выплыли совсем не случайно. Именно они подспудно заставляли его примириться с безвылазным прозябанием в этом номере и глотать обиду за проявленное неуважение к российскому правдолюбцу, ожидающему назначенной ещё в Новосибирске встречи с немецким адвокатом Куртом Зоммером.

Завершая очередной, едва ли не сотый круг вынужденного променада по комнате, Павел остановился перед зеркальным шкафом-купе и стал рассматривать своё отображение. Несмотря на то что ему недавно стукнуло тридцать шесть, он всё ещё выглядел красным молодцем. Высокий, плечистый, голубоглазый, с чуть резковатыми, но правильными чертами лица и густой русой шевелюрой, он походил на древнего викинга. Тяжёлый, разделённый ямочкой подбородок выдавал в нём характер сильного мужчины. Правда, слегка с осунувшимся лицом.

Впрочем, как могло быть иначе?! Есть хотелось невыносимо. Со вчерашнего вечера у него не было во рту маковой росинки. Поэтому сейчас ему казалось, что сможет съесть в одиночку знаменитого страсбургского гуся с не менее знаменитым страсбургским пирогом. Но всё сразу пошло наперекосяк.

Встреча с адвокатом должна была состояться ещё накануне, но он сам виноват – из-за многочисленных пересадок опоздал. Теперь немец платил той же монетой: упорно не отвечал на его беспрестанные звонки на мобильный телефон.

От нечего делать Фролов успел наизусть выучить все путеводители, рекламные листки и туристические карты Страсбурга, которые валялись на журнальном столике. Благо вся эта макулатура, помимо того, что, вполне естественно, была на французском языке, также переведена на немецкий и английский, которыми учёный владел в совершенстве. Другое дело – зачем все эти знания ему сейчас были нужны?

Этот уникальный в своей архитектурной эклектичности город у самой границы с Германией в некотором смысле делил на паях с Брюсселем роль сердца объединённой Европы. Здесь, на крохотном пятачке вдоль местной речушки разместилась знаменитая «триада» – резиденция Евросоюза, здание Европарламента и Европейский Дворец прав человека. Богатая бурными, полными драматизма событиями и перипетиями история самого немецкого из всех французских городов не могла не поразить воображение гостя. Да, этот городишко надо было бы назвать Страстьбургом , невольно усмехнулся Фролов, закончив читать очередной туристический буклет. В соответствии с той ролью, которая ему отведена в Европе. Чудесно знать обо всём этом. Ещё более чудесно сознавать, что воочию можешь увидеть все прелести города. Увы, только не при сложившихся обстоятельствах.