Книга Мнимая любовница - Оноре де Бальзак

— Ты много на себя берешь, мой друг, — заметила графиня. — Самоотверженный поступок — это вспышка. Самоотвержение понятно на войне, но не в Париже.

— В таком случае для Тадеуша я всегда на войне, — ответил Адам. — Мы оба резки, у нас есть недостатки, но каждый хорошо знает сердце другого, и это еще крепче спаяло нас дружбой. Можно спасти жизнь человеку и убить его потом, если он окажется плохим товарищем; но наша дружба неразрывна: мы непрестанно делимся всеми впечатлениями, и в этом смысле дружба дает, может быть, больше, чем любовь.

Красивая ручка зажала рот графу таким быстрым движением, что жест этот можно было принять за пощечину.

— Ну да, ангел мой. Дружбе незнакомо банкротство чувства и несостоятельность наслаждения, — сказал он. — Сначала любовь дает больше, чем у нее есть, а затем она дает меньше, чем получает.

— Обоюдно, — улыбнулась в ответ Клемантина.

— Да, — согласился Адам. — А дружба может только расти. Не надувай губок, мой ангел: нас связывает не только любовь, но и дружба; во всяком случае, я надеюсь, что в нашем счастливом браке соединились оба эти чувства.

— Я объясню тебе, почему вы так дружны, — сказала Клемантина. — Столь разный, как у вас, образ жизни обусловлен вашими вкусами, а не положением, выбран по собственному желанию, а не принудительно. Знаешь, насколько можно судить о капитане по твоему рассказу и по мимолетному знакомству, я думаю, что тут нижестоящий в иных случаях может превзойти вышестоящего.

— О, Тадеуш действительно превосходит меня, — простодушно ответил Адам. — Все мои преимущества перед ним — чистая случайность.

За такое благородное признание жена вознаградила его поцелуем.

— Поразительное искусство, с которым он скрывает свои чувства, огромное превосходство, — продолжал граф. — Я сказал ему: «Ты скрытный человек, у тебя богатый душевный мир, и ты замыкаешься в нем». Он имеет право называться графом Пазом, а для Парижа — он просто капитан Паз.

— Словом, флорентинец средних веков возродился через три сотни лет, — сказала графиня. — В нем есть что-то от Данте и от Микеланджело.

— Знаешь, ты права: в душе он поэт, — ответил Адам, — Итак, я, оказывается, замужем за двумя поляками, — сказала графиня, сопроводив свои слова очаровательным жестом, которому могла бы позавидовать талантливая актриса.

— Милая моя детка! — воскликнул Адам, привлекая к себе Клемантину. — Я был бы искренне огорчен, если бы мой друг тебе не понравился: мы оба этого боялись, хотя он и был в восторге, что я женюсь. Он будет безмерно счастлив, если ты ему скажешь, что ты его любишь… Разумеется, как старого друга.

— Я пойду переоденусь, погода прекрасная. Мы поедем на прогулку втроем, — сказала Клемантина, позвонив своей горничной.

Капитан Тадеуш вел такой замкнутый образ жизни, что весь парижский бомонд заинтересовался, с кем это катается Клемантина в Булонском лесу, когда она появилась там в сопровождении Тадеуша и мужа. Во время прогулки графиня потребовала, чтобы Тадеуш обедал с ними. Он подчинился желанию неограниченной властительницы и принарядился к обеду. Воротясь с прогулки, Клемантина оделась с большим кокетством, так что произвела впечатление даже на Адама, когда вошла в гостиную, где ее ждали оба друга.

— Граф Паз, мы вместе поедем в Оперу, — заявила она.

Это было сказано тем тоном, который в устах женщины означает: если вы откажетесь, мы поссоримся.

— Охотно, сударыня, — ответил капитан. — Но поскольку у меня нет графского состояния, зовите меня просто капитан.

— В таком случае, капитан, вашу руку, — сказала она, беря его под руку и уводя в столовую с той восхитительной непринужденностью, которая так умиляет влюбленных.

Графиня посадила капитана рядом с собой, а он держал себя за столом, как бедный лейтенант на обеде у богатого генерала. Он слушал Клемантину с той почтительностью, с которой внимают словам начальника, не возражал ей и ждал, чтобы к нему обратились с вопросом, раньше чем высказать свое мнение. В результате графиня, кокетство которой не могло преодолеть его ледяной серьезности и дипломатической почтительности, сочла его просто глупым. Напрасно Адам старался его подбодрить: «Чего ты так дичишься, Тадеуш. Можно подумать, что ты у чужих! Ты, верно, побился об заклад, что разочаруешь Клемантину!» Но Тадеуш так и не стал разговорчивее и оживленнее. Когда господа за десертом остались одни, капитан признался, что ведет образ жизни прямо противоположный тому, к которому привыкли люди светские: он ложится спать в восемь часов и встает чуть свет; итак, он сослался на сильное желание спать, которым и объяснил свое поведение.

— Приглашая вас в Оперу, я думала, что театр развлечет вас; но вольному воля, капитан, — сказала Клемантина, задетая за живое.

— Я пойду, — ответил Тадеуш.

— Дюпре поет Вильгельма Телля, — подхватил Адам. — Но, может быть, ты предпочитаешь Варьете? Капитан улыбнулся и позвонил. Вошел лакей.

— Скажите Константепу, чтобы он заложил большую карету, — приказал он. — В двухместной нам будет тесно, — прибавил он, взглянув на графа.

— Француз позабыл бы об этом, — сказала, улыбнувшись, Клемантина.

— Да, но мы, флорентийцы, пересаженные на север, — заметил Тадеуш, сопроводив свои слова такой тонкой улыбкой и таким взглядом, что в его поведении за столом при всем желании нельзя было не усмотреть преднамеренности.

Контраст между этой фразой, вырвавшейся у Паза по неосторожности, правда, вполне понятной, и поведением его за столом был слишком разителен. Клемантина украдкой посмотрела на капитана тем взглядом, который у женщин означает обычно удивление и в то же время интерес. За кофе, который они трое пили в гостиной, воцарилось молчание, смущавшее Адама, потому что он не понимал его причины. Клемантина не кокетничала больше с Тадеушем. И он тоже снова стал официально учтив и молчал и по дороге в театр, и в ложе, где притворился, что дремлет.

— Теперь вы убедились, сударыня, что я очень скучный собеседник, — сказал он во время балетного номера в последнем действии «Вильгельма Телля». — Не был ли я прав, когда не хотел, как говорится, выходить из своего амплуа.

— Знаете, капитан, вы не болтун и не шарлатан — какой же вы поляк?

— Предоставьте мне заботу о ваших развлечениях, деньгах и доме, я только на это и годен.

— Замолчи, лицемер! — улыбаясь, сказал граф Адам. — Дорогая моя, Тадеуш благороден и образован. Если бы он захотел, он мог бы блистать в гостиных. Не верь ему, Клемантина, он из скромности на себя наговаривает.

— Прощайте, графиня, в доказательство хорошего отношения я воспользуюсь вашим экипажем, так как хочу поскорее лечь спать, и пришлю его обратно за вами.

Клемантина молча кивнула головой, и капитан вышел.

— Ну и медведь! — сказала она мужу. — Ты куда любезней!

Адам незаметно пожал жене руку. — Бедный мой Тадеуш, он старается казаться нелюдимым, а другой мужчина на его месте всячески пытался бы перещеголять меня в любезности.