Книга Чужая птица - Анна Янсон

— Жизнь человеку дается одна, а вариантов выбора — огромное множество. Как понять, что сделал правильный выбор, чтобы потом не пожалеть, когда уже слишком поздно?

Он не знал, что ответить, да толком и не размышлял никогда о подобных вещах. Все и так идет своим чередом: встаешь с утра, трудишься весь день, чего еще надо?

Анжела устроилась работать на консервную фабрику и теперь, когда Рубен заезжал к ним домой по вечерам на велосипеде, уже клевала носом. Но по выходным они иногда ездили купаться в Бьёркхагу или Тофту. Правда, о поцелуях и ласках речи больше не шло, магия той нежной игры у причала словно вдруг пропала. И как ее вернуть, непонятно.

— Мы ведь могли погибнуть, Эрик и я, — твердила она из раза в раз. — Представь: а вдруг мы по-настоящему разбились, и вся эта жизнь теперь — обман, и мы не живем, а притворяемся, потому что мысль о смерти слишком страшна. Не существовать — вот что меня пугает. Понимаешь, Рубен? Как ты думаешь, можно жить двумя параллельными жизнями? Вот было бы здорово, и тогда не пришлось бы выбирать, тогда уж точно нельзя было бы ошибиться. Два параллельных пути, как развилка дерева, понимаешь?

— Нет, не очень, но я всегда не прочь тебя послушать, — ответил он, стараясь одновременно не соврать и угодить ей.

Они больше походили на товарищей или на брата с сестрой, чем на влюбленных. Вот почему он так удивился, когда однажды вечером она позвала его за собой наверх, в свою комнату. Что-то необычное таилось в ее взгляде, чем-то этот вечер отличался от других.

— Моих нет дома, вернутся лишь завтра к обеду, — бросила она через плечо и с обескураживающей уверенностью начала раздеваться прямо перед ним. Остолбенев, Рубен уставился на девушку. Когда она сняла через голову кофточку, под которой не оказалось лифчика, он не знал, куда девать глаза. Затем она сняла юбку и трусики и серьезно посмотрела на него. Никогда он еще не видел ее такой красивой и в то же время такой грустной. Он едва дышал, а пошевелиться и то не смел. Тогда она взяла его за руку и подвела к постели: «Иди ко мне». Словно во сне, он последовал за ней, неуклюжими пальцами расстегивая рубашку. Она помогла ему справиться с пуговицами. Когда ему удалось сбросить с себя оцепенение, они яростно предались любви. Игре больше не было места. Ей на смену пришли голод и одержимость, будто в объятиях Рубена девушка искала укрытие от смерти.

— Как сильно ты меня любишь? — В ответ он целовал и ласкал ее, чтобы она поняла: он любит ее больше жизни, больше чего-либо или кого-либо другого. Он никогда не умел найти нужных слов, но за него говорили руки. Рубен надеялся, что этого будет достаточно. Вдруг она разрыдалась, и он утешал ее, без слов. «Ты плачешь из-за меня?» — вопрос вертелся на языке, но Рубен не решался его задать. Ответ пришел лишь позже.

Ближе к утру усталость наконец овладела им. Когда Рубен проснулся, Анжелы рядом не оказалось, но на подушке еще оставался ее запах. Солнце уже встало, хотя еще не было и половины седьмого. Анжела заперлась в туалете, ее тошнило.

— С тобой все в порядке? — Он услышал, как она резко рассмеялась, а потом всхлипнула. — Как ты? Я могу чем-то помочь? Анжела, открой!

— Уходи, мне нужно побыть одной.

Он так ничего и не понял, а вечером мать отвела его в сторонку, чтобы наконец сказать то, что давно было пора сказать. Сив убрала с лица волосы, поправила передник и выпрямилась, как она всегда делала перед тяжелым разговором. Выражение ее лица было настолько серьезным, что он даже испугался.

— Я говорила с мамой Анжелы, — произнесла Сив голосом тонким и сухим, будто хворост.

— Ага, — протянул он.

Что-то во взгляде матери заставило его со стыдом потупить глаза.

— Ты, конечно, знаешь, что Анжела беременна.

— Что? — У него закружилась голова.

Разве это возможно, они же только этой ночью…

— Анжела поедет на материк вечерним паромом. К Эрику. Он — отец ребенка. Все произошло на том празднике, после аварии. Эрик обязан отвечать за свои поступки и позаботиться о ней и ребенке.

— Какого черта? Вот гад! — Рубен вскочил, опрокинув стул. «Мы боялись, что у него сотрясение мозга, а он вон чего натворил», — подумал он про себя и закричал: — Да я его покалечу! Убью мерзавца!

— Успокойся, Рубен. Анжела и сама была не против и теперь решила поехать к нему на материк. Я догадывалась, что ты питал иные надежды, но не все в жизни выходит так, как хочешь. Ты быстро подыщешь себе другую хорошую девушку…

Больше он слушать не стал и выбежал из комнаты, так как боялся, что просто не выдержит. Пусть его оставят в покое! Прочь от маминого сочувствующего взгляда, от которого лишь больнее. Он пробежал через всю деревню, мимо церкви и дальше в лес Буттлескуген, пока не понял, что заблудился. Тогда он повалился на мох и подтянул колени к подбородку, чтобы живот не так сильно сводило судорогами. Попытался навести порядок в мыслях: Анжела уезжает на вечернем пароме, еще есть время остановить ее, еще есть шанс уговорить ее остаться. А хочет ли он, чтобы она осталась, после всего случившегося? Да, только если она передумает ехать и во всем раскается, тогда он простит ее и примет вместе с ребенком. Лишь бы она согласилась остаться на Готланде и никогда больше не искать встречи с Эриком. Надо успеть до отхода парома. Надо бежать! Но лес Буттлескуген не похож на остальные: попав в его зеленые сети, не так-то просто из них выбраться. Плутая по лесной чаще и пытаясь разобраться, где какая сторона света, он потерял счет времени. Когда он наконец вышел на дорогу вблизи Альскуга пару часов спустя, солнце уже погасло, а вместе с ним и надежда. Осталась лишь злость, превратившаяся с течением времени в горечь.

Никакой другой хорошей девушке, как неуклюже выразилась мать, пытаясь его утешить, так и не удалось занять место Анжелы. С братом за эти пятьдесят лет он обмолвился словом лишь однажды, и беседа вышла короткой: «Вернешься домой, Эрик, — я тебя убью. Так и знай».

Народ в деревне рассказывал, что Эрик открыл собственную адвокатскую фирму и дела у него идут неплохо. Раз в год Сив ездила к нему на материк навестить их с женой и внучку Микаэлу. Про Анжелу ходили слухи, что ее отправили в пансионат лечить нервы. Якобы ее лечат электрошоком, и она перестала разговаривать. Это Сонья Седеррот рассказывала. Правда ли, нет ли — никто не знает. Рубен дал ей ясно понять, что не хочет и слова слышать об Анжеле, и Сонье достало ума придержать язык. Народ и так болтал почем зря, и Рубен начал всех сторониться, будто позор лежал на нем — обвинить-то больше некого. Если бы он собой что-нибудь представлял, вряд ли Анжела решила бы сбежать на материк, верно?

— Разумеется, я скучал по Эрику, мама. Ясное дело, скучал. Я ведь потерял их обоих. Но разреши я им вернуться на остров как ни в чем не бывало, я потерял бы рассудок. Разве тебя бы это обрадовало?

Припарковавшись под дубом во дворе у дома, Рубен уже собрался выйти из машины, как вдруг на него навалилась усталость, и он так и остался сидеть с открытой дверцей. Он, должно быть, задремал, опустив голову на руль, потому что его разбудил громкий звук автомобильного гудка. Резко поднявшись, он увидел Берит Хоас по ту сторону забора. Соседка махала ему рукой — видать, решила, что это ей он сигналит. Пусть думает что угодно. Рубен отправился в сарай, заглянуть к голубям перед сном. Ложиться еще было рано, но его бил озноб — сегодня нужно пораньше в постель. Поднимаясь по лестнице на голубятню, он совсем запыхался. Ему пришлось крепко держаться за перила и преодолевать по ступеньке зараз. Наконец оказавшись наверху, он долго стоял и переводил дыхание. Каждый вдох отдавался болью в груди.