Книга Русская сталь - Андрей Воронин

* * *

Лаврухин шел на войну, как на праздник. Наконец-то есть возможность послужить России. Пусть не на море, неважно. Зато здесь, на фронте, нет волокиты и равнодушия, как в штатской жизни. Здесь он заслужит Георгиевский крест и столичным бюрократам труднее будет отшить героя войны с его и важными предложениями.

Потом война показала свой звериный оскал. По мере наступления все чаще в деревнях и на обочинах дорог попадались груды трупов — чаще всего полунагих, раздетых мародерами. Изнасилованные женщины, грудные дети с размозженными головами, подростки со связанными за спиной руками и перерезанным от уха до уха горлом, полусгоревшие старики. Отступая, турецкие войска уничтожали армянские села, а курдские банды довершали дело — угоняли уцелевший скот, забирали утварь из пустых домов, сжигали посевы.

Правительство в Стамбуле обвиняло своих христианских подданных в вооруженном выступлении на стороне противника. Лаврухин видел воевавших рядом с казаками армян из добровольческих бригад, созданных в российском Закавказье. Черные папахи, защитные кители, перекрещенные на груди патронташные ленты, винтовки и маузеры с деревянной кобурой. Сражались они фанатично, пленных не брали. Турки и курды тоже не брали их в плен — в лучшем случае убивали, в худшем — кромсали раненых на куски.

Время от времени наступление надолго приостанавливалось. Главные, судьбоносные для России бои шли далеко отсюда. Там день и ночь гремела артиллерия, туда командование перебрасывало все новые резервы. А здесь — каменистые склоны, жилища, врытые в землю, как погреба, тоскливое безмолвие, нарушаемое только потрескиванием костра да диким визгом курдских всадников во время очередного наскока.

При последней по счету стычке противник, как обычно, вел беглый огонь с седел. Под Лаврухиным убили коня — упав, животное придавило ему ногу. Врачи обнаружили закрытый перелом, наложили гипсовую повязку, и пришлось хорунжему застрять в небольшом походном госпитале. Здесь же лечили семилетнюю девочку Манушак, потерявшую всех родных и зверски изнасилованную во время резни. Она чуть не умерла от потери крови, с большим трудом кровотечение остановили и вытащили ее с того света. Теперь ее ожидала отправка на российскую территорию в пограничный лагерь для беженцев.

За время вынужденного безделья Лаврухин привязался к неулыбчивому ребенку. Соорудил ей некое подобие куклы, пробовал объясняться знаками. Едва только лед начал таять, как им пришлось расстаться — ему пора было на юг, в часть, а ее повезли в северном направлении,

Сергей записал координаты лагеря и теперь часто вспоминал черноглазую девочку с густыми бровями, пообещал себе разыскать ее после войны. Наступал новый, девятьсот шестнадцатый год, всем в войсках казалось, что уж он-то принесет союзникам долгожданную победу.

ГЛАВА 4

Как только они очутились в тесном номере с низким потолком, Сиверов резко обернулся и нанес ближнему качку удар в челюсть. Качок осел по стенке — будто стек вниз. Напарник от неожиданности выпучил свои и без того выпуклые глаза, попробовал достать Глеба электрошокером.

Сиверов попятился назад, гася силу чужих выпадов. Дождался, когда стойка противника окажется неустойчивой, и сам ответил в том же стиле. Получив подошвой по уху, качок отлетел на диван. Но не удержался и с глухим стуком свалился на пол.

Тем временем первый пострадавший попробовал было поднести к уху мобильник, вызвать подкрепление. Стиснув его запястье, Сиверов вывернул руку. Забрал «аппарат» и только после этого вернулся к двери, чтобы закрыть ее на ключ.

— Чутья у вас нет, уроды.

Обращался он во множественном числе, хотя слышать способен был только один из качков, второй валялся в отрубе.

— Шефу доложили, что вы тут бардак развели, вот он и прислал меня проверить.

— К-какой б-бардак? — стал заикаться собеседник. — Р-разве… Прислоняясь к стене, он пытался кое-как выпрямиться.

— Речь не про девочек, козел. Про то, как вы номера чистите.

— Я в-вообще ни п-при чем.

— Некогда шефу следствие проводить. Он вас всех здесь на шишку натянет! Где барахло?

— В г-гараже.

— Пошли посмотрим.

Сиверов спокойно запер пучеглазого в номере — этот раньше чем через час не очухается. Собеседник тем временем осторожно нес собственную голову, чтобы лишним поворотом не потревожить челюсть.

В другом номере качок забрал связку ключей. Вдвоем они выбрались во внутренний двор, подошли в темноте к служебным гаражам. Открылись стальные ворота, внутри зажегся свет. Вишнево-красная «аудюха» стояла с открытым капотом. За ней, в дальнем углу, лежали друг на друге новехонькие колеса. За колесами, под грязной тряпкой, — несколько сумок и свертков.

— Уроды! — Сиверов дал качку подзатыльник. — Хоть бы увезли подальше!

Он сам не ожидал такого успеха от собственного блефа. Если номер немца обокрали, сумка должна стоять здесь. Не то… Опять не то — женские причиндалы. Вот она — есть даже запчасти от ребризера.

— Что с вами делать? Заложить с потрохами?

Качок стоял понурив голову, не решаясь просить о снисхождении. Он и в мыслях не держал что кто-то посторонний, не знающий даже имени шефа, может выговаривать с такой строгостью.

— Попробуйте еще, хоть раз… А теперь найди одну торбу, такую, чтобы все запихать. Кроме вот этого, это сожги прямо здесь.

Чтобы не вызвать подозрений, Сиверов не мог забрать вещи только одного немца. Пришлось взять много лишнего. Качок собственноручно донес до угла улицы огромную клеенчатую сумку, из тех, какими пользуются челноки.

— Все, свободен. Сейчас за мной подъедут.

Сиверов убедился, что качок отошел далеко, и только потом отправился к своей «девятке». Он не сомневался: никто из гостиничных сутенеров не заикнется о случившемся в присутствии начальства. Тогда блеф не вылезет наружу.

* * *

Ничего любопытного в вещах Отто Клюге Сиверов не обнаружил. Электробритва, дорогой мужской одеколон, сахарин в таблетках, чтобы не пользоваться чистым рафинадом. Использованные билеты — авиа и автобусный. Клюге прилетел в Киев за четыре дня до гибели и немедленно выехал в Крым.

Были еще предметы, призванные подтвердить «легенду» о журналистской профессии: диктофон, цифровой фотоаппарат, запас пленки. Блокнот с мимолетными впечатлениями о Киеве на первых двух страницах, чтобы ни у кого не возникло сомнений из-за первозданной белизны и нетронутости бумаги.

Денег не было ни в марках, ни в гривнах, ни в какой другой валюте. Очевидно, их сразу «разыскали» и сунули в карман. Сутенер, небось, от страха забыл вернуть.

По билету время прибытия автобуса половина первого ночи. Еще можно успеть на автовокзал — посмотреть, кто встречает этот первый рейс.