Книга В порыве страсти - Розалин Майлз

Филипп ухмыльнулся.

– Я и сказал сегодня – только что. – Он повернулся к Джону: – Что скажешь, сын? Как ты к этому относишься?

Джон мертвенно побледнел.

– Черт возьми, ты прекрасно знаешь, как я к этому отношусь! – выдавил он наконец. – Это невозможно! Отец, ты не можешь так поступить!

– Ах, Боже мой! – насмешливо произнес Филипп. – Похоже, я огорчил бедного мальчика, он не сможет этого пережить. – Он обернулся к Бену: – Ты был прав, когда предупреждал меня, что наш Джонно слегка расстроится. И с чего бы это?

– С чего?! Отец, я… – К своему ужасу и стыду Джон почувствовал, что вот-вот заплачет. Бен неловко бросился ему на помощь.

– Видишь ли, Джонно, компания попала в беду.

Филипп давно уже знал об этом. Мы прикидывали и так и этак, но это единственная возможность свести концы с концами. Чарльз кивнул.

– И слабое звено в этой цепи – Кёнигсхаус, ферма. Во всем мире падает спрос на говядину, с каждым годом мы продаем все меньше и меньше…

– И работаем мы по старинке, – подхватил Филипп, – так что если верить Чарльзу и Бену, от Кёнигсхауса нужно избавиться! Придется нам его продать, мой мальчик. И королей пинком выгонят из их королевства! – Он оглушительно рассмеялся.

Похоже, ему все это нравится, подумал Джон. Нужно что-то делать.

– Послушай, отец…

Гостиную от холла и лестницы отделяла изящная арка. В тот самый момент, когда Джон обратился к Филиппу под аркой появились женщины. Элен, чей повседневный наряд составляли рубашка и джинсы, скрывавшие фигуру, была сейчас на редкость хороша в простом, классического покроя крепдешиновом платье цвета морской волны, которое удивительно шло ей, гармонируя с серебристым оттенком светлых волос. В мягком свете ламп она теряла по крайней мере лет десять из своих сорока с небольшим, а легкая походка и благородная осанка позволяли присутствующим мысленно скинуть еще лет десять. И только собственная застенчивость мешала ей понять, какое впечатление она производит на всех без исключения мужчин. И все-таки их взоры обратились на ее спутницу. В жилах девушки текла кровь аборигенов, к тому же она унаследовала все самое лучшее от обоих родителей. Тонкие черты лица, большие светло-карие глаза, золотистый цвет кожи выдавали в ней уязвимость, присущую детям буша, но хорошо вылепленный нос и волевой подбородок говорили о силе характера. Ей было чуть больше двадцати; легкая и стройная в своем бело-мраморном шелковом одеянии, она двигалась, как балерина. Ощущая столь пристальное внимание к своей персоне, она несмело вошла в комнату.

Мужчины хором приветствовали Элен и Джину. Один Джон молчал.

– Джон, – пришла ему на помощь мать, – ты, конечно же, помнишь Джину?

Помнит ли он ее?

Конечно, помнит! Они вместе ходили в школу, только она была на три-четыре года моложе. А лет пять назад, когда компания настолько расширилась, что Бену пришлось переехать в Сидней, она уехала с семьей в город. Он знал, что несколько лет назад у нее умерла мать и что теперь они живут вдвоем с Беном. Из отдельных разговоров он понял, что она поступила в колледж и вскоре должна его закончить. Впрочем, все это его совершенно не интересовало.

Он помнит Джину – страшненькую, тощую, с ногами как спички, с непропорционально большими глазами. Ее мать-аборигенка (кто бы мог подумать, что Бен выберет себе такую жену) буквально тряслась над ней, никого из мальчишек близко не подпускала.

Он помнил…

Но только не эту девушку!

Невидимая рука в холле ударила в гонг, и в гостиной появились Рози с Элли. Филипп рассмеялся, громко хлопнул в ладоши и взревел, сверкая глазами:

– Обед! Господи, как я проголодался! Просто удивительно, до чего же разговоры о делах возбуждают аппетит! Разве не так, други мои?

4

Элен лежала на широкой дубовой кровати, привезенной из Саксонии первыми Кёнигами, прислушивалась к шумному дыханию мужа и тщетно пыталась уснуть. Если бы мысли могли превратиться в поступки, кричало ее сердце, каждая вторая женщина убила бы своего мужа тут же, сию же секунду!

Ее била дрожь, она беспокойно металась в постели. Перед глазами всплыло лицо Джона, каким она увидела его вечером в гостиной: синяки под глазами, словно у молодого боксера, а выражение глаз – как у бычка, которого ведут на бойню.

Когда речь шла о деле, решения всегда принимал Филипп, ей и в голову не приходило высказывать свое мнение, не станет она делать этого и сейчас.

И тем не менее, все то время, что она исполняла роль хозяйки, потчевала гостей и весело улыбалась, она пыталась заставить себя произнести: «Послушай, Филипп, если вся компания поддерживает ферму, то нельзя ли избавиться от чего-то другого, чтобы Кёнигсхаус остался для… для…»

«Для Джона, – хотела она сказать. – Для моего сына. Твоего сына. Твоего наследника. Единственного оставшегося у тебя наследника, ты помнишь об этом? Или теперь, после исчезновения Алекса, тебе наплевать? Неужели Джон навсегда останется для тебя на втором месте?»

Конечно же, она ничего не сказала. Остальные тоже молчали. Чарльз был вне себя от ярости – так бывало всегда, стоило лишь Филиппу начать свои игры, Бен перепугался не на шутку, Джина тоже чувствовала, насколько накалена атмосфера за столом, а Джон просто лишился дара речи от ее присутствия.

Один Филипп, казалось, наслаждался вовсю. Как всегда, он съел и выпил вдвое больше остальных. И вот наконец – она вздрогнула от стыда, заметалась в душной темноте спальни – он решил, что пора перейти к последнему в этот вечер развлечению и разве что не заявил об этом вслух. Отставив бокал со сладким десертным вином, все еще с пригоршней орешков в руке, он впился в нее жарким взглядом, как будто за столом больше никого не было. Затем вскочил.

– Эн!

В наступившей тишине он подошел к ней, схватил за руку, вытащил из-за стола.

– Пошли! – Команда прозвучала так, чтобы ни у кого из присутствующих не осталось сомнений, куда он ведет жену и зачем.

В спальне – новые приказы:

– Нет, не так! Вот так! Еще! Сильнее! Быстрее! Он всегда главенствовал в сексе, всегда был грубым и нетерпеливым, всегда стремился немедленно овладеть, войти в плоть. Филипп считал, что сокрушительного натиска его мужской силы более чем достаточно, что если он получил удовольствие, то она и подавно. Помнится, ее очень забавляли статьи в журналах для женщин, в которых читательниц на полном серьезе убеждали рассказывать своим мужчинам о своих сексуальных пристрастиях, обучить их ласкам, любовным играм – «покажите им, что вам нравится». Для Филиппа любовной игрой была уже сама мысль заняться сексом. А у женщины, по его понятиям, должно быть только одно желание – ублажить своего мужчину.

И она смирилась. Поначалу эта грубая спешка даже возбуждала ее: его рука под платьем, когда она ждала лишь поцелуя, юбка, задранная до пупа, едва лишь они оставались одни. Она до сих пор помнила их первое объятие, в самый первый день знакомства. Она работала тогда на соседней ферме. Филипп подъехал к ней, чтобы спросить, где хозяин. Позже он нашел ее в амбаре, она проверяла запасы кормов. «Зашел попрощаться, – небрежно бросил он. – Почему-то мне кажется, что мы еще увидимся».