Книга Крыши Тегерана - Махбод Сераджи

Обычно будущие невеста и жених сидят отдельно и не разговаривают. Они избегают даже смотреть друг на друга. Я знаю, Ахмеду интересно, о чем думает Фахимех, тихо сидя в переполненной народом комнате. К примеру, меня беспокоило бы именно это, если бы я любил Зари и ее выдавали замуж за кого-то другого, кроме Доктора. Мне интересно было бы узнать, думает ли Зари обо мне. Мне интересно было бы узнать, прихорашивалась ли она, и если да, то я спрашивал бы себя зачем. Разве она не хочет, чтобы мой соперник считал ее некрасивой и не захотел взять замуж? Я бы сильно ревновал к этому мужчине, который будет смотреть в ее красивые голубые глаза и мечтать о том, как обнимет ее, притронется к ее лицу, почувствует прикосновение ее теплого тела.

«Господи, я так рад, что не люблю Зари; бедный Ахмед, наверное, ужасно мучается».

Мы ждем до десяти вечера, но из дома Фахимех никто не выходит. Мы возвращаемся на велосипедах к себе, быстро ужинаем, потом забираемся на крышу. В гнетущем молчании медленно ползут часы. Кажется, что контуры Эльбурса не возносятся вверх, как обычно, а съеживаются в наступающем сумраке. Жара не спадает, и возникает ощущение, что мы сидим, обливаясь потом, дни напролет. Что можно сказать семнадцатилетнему мальчику, влюбленному в семнадцатилетнюю девочку, которую собираются продать за несколько тысяч персидских туманов приданого и сомнительное обещание счастья?

— Думаю, ты должен сказать ей, что любишь ее, — выпаливаю я вдруг.

Ахмед насмешливо фыркает.

— Какой от этого толк? И потом, разве она этого не знает?

— Может быть, знает… может быть, она думает, что ты, возможно, любишь ее, но она ведь не знает наверняка. Ты не говорил ей о своих чувствах и, конечно же, ничего не сделал, чтобы ей это доказать.

— Я каждый день мысленно разговариваю с ней, — мямлит он.

Его ответ вызывает у меня улыбку.

— Ахмед, она — единственный человек, который может остановить свадьбу. Ее родители могут все-таки заставить ее выйти за него. Даже если твои действия ничего не изменят, ты должен дать ей повод для борьбы.

— Думаешь, она может? — спрашивает Ахмед.

В его голосе трепещет искреннее изумление.

— Думаю, сможет, если ты вмешаешься, а если нет — что ты теряешь?

Над дверью Зари загорается свет. Она выходит во дворик, грациозно опускается на колени на краю хозе. Ночной прохлады никак не дождаться, и Зари наклоняется вниз и немного в сторону, опускает волосы в воду, потом ловко скручивает их и закалывает на голове. По шее и спине стекают капли. Наверное, я слишком долго смотрю во двор Зари.

— Значит, — почесывая макушку, говорит Ахмед задумчиво, — ты считаешь, если бы кто-то подошел к Зари и сказал, что любит ее, она передумала бы выходить замуж за Доктора?

— Дело не в этом… тут другое, — запинаюсь я. — Зари хочет замуж за Доктора, так что вопрос это не простой. И потом, я не имею в виду Зари и себя. То есть я говорю о тебе с Фахимех.

Чтобы скрыть улыбку, Ахмед прикусывает нижнюю губу.

— Думаешь, она пойдет против воли родителей?

— Я же сказал, у Зари другая ситуация! — рычу я.

— Я не имел в виду Зари. Я говорил о Фахимех.

На этот раз Ахмед даже не пытается спрятать улыбку.

— Так ты думаешь, она пойдет против воли родителей? — повторяет он.

Я трясу головой, чтобы прогнать мысли о Зари, и отвечаю:

— Ради любви люди совершают удивительные вещи. В книгах полно замечательных историй на эту тему, и, знаешь, эти истории не сплошные выдумки. Они неотъемлемая часть жизни написавших об этом людей, поэтому преподают читателям бесценные уроки.

Ахмед замечает знакомый блеск в моих глазах, качает головой и хмыкает.

— Я знаю, мне надо больше читать.

Горячее солнце висит высоко в небе, и я понимаю, что проспал. Я вижу, что Ахмед уже ушел, и с меня немедленно слетает сонный дурман. Я сбегаю вниз, надеваю ботинки и бормочу приветствие маме. Она идет по коридору с большим стаканом особого машинного масла для меня. Скорчив мину, я устремляюсь мимо нее во двор, к велосипеду.

— Куда ты? — окликает мать. — Не позавтракал!

— Нет времени! — вскакивая на велосипед, кричу я.

Она вполголоса ругается.

Я изо всех сил кручу педали и, завернув за угол, обмираю. Несколько парней удерживают братьев Фахимех, а у Ахмеда лицо залито кровью. Слышны визг и крики. Старший брат Фахимех велит Ахмеду убираться. Ахмед спокойно стоит на месте, никто его не сдерживает. Я соскакиваю с велосипеда и подбегаю к нему.

— Что происходит? — с тревогой спрашиваю я.

Ахмед не отвечает, и я, предполагая худшее, поворачиваюсь к нападающим. Я заставляю себя расслабиться и подготовиться к бою, легонько подпрыгивая и потряхивая кистями, чтобы разогреть их перед тем, как сжать в кулаки.

Ахмед ласково улыбается и берет меня за плечо.

— Я последовал твоему совету. Я пытался сказать Фахимех, что люблю ее, — объясняет он, указывая на девушку, рыдающую на крыше, — но, похоже, это услышал весь свет.

Фахимех наблюдает за нами, прекрасно понимая, что семнадцатилетний паренек сделал первый шаг к тому, чтобы стать мужчиной, дав ей почувствовать себя женщиной больше, чем сумели это сделать все тетушки, дядюшки и все формальности предшествующего вечера. Если ей придется выйти за мужчину, которого выбрали родители, она, по крайней мере, будет знать, что ее любит человек, не побоявшийся пойти наперекор традиции.

Я надеюсь только, что ради Ахмеда она проявит смелость не повиноваться родителям.

Несколько дней спустя мама за ужином пересказывает слухи о прелестной молодой девушке из соседнего квартала, которую против воли выдают замуж за нелюбимого человека.

— Я не знаю ее, — говорит она, — но ужасно переживаю.

Я внимательно слушаю, сохраняя бесстрастное выражение лица.

— Я слышала, что она заперлась в комнате и отказывается есть и разговаривать с кем бы то ни было.

Отец качает головой.

— Пора родителям в этой стране уяснить себе, что душа их детей важнее традиций. Вы, молодые люди, должны взять на себя ответственность за ваше будущее, — говорит он мне. — Если человек достаточно взрослый, чтобы жениться, у него наверняка хватит ума решить, зачем ему жениться, черт побери.

Мать кивает.

Вечером после ужина я снова забираюсь на крышу. Я чую запах сигареты Ахмеда, слышу его шаги на лестнице, и вот наконец он устраивается рядом со мной.

— У меня есть звезда там, наверху? — спрашивает он.

Я знаю, он не ждет ответа.

— Я вижу твою, — утверждает он, указывая на яркую звезду высоко над горизонтом. — Она ослепительна!

— Это не моя, — невольно улыбаясь, возражаю я. — Слишком яркая. Наверное, это Фахимех. Свет такой яркий, потому что она думает о тебе.