Книга Утешение - Николай Петрович Гаврилов

в бушлате с серым, под мех, воротником. Открыв дверь кабины «Урала», он спрыгнул на землю, с наслаждением повел затекшими плечами и крикнул бойцам у костра: — Эй, воины! Кто на передовой открытым огнем пользуется? Забыли о маскировке?

Нереально грязные, сидящие у разгорающегося огня солдаты даже не посмотрели в его сторону. Но капитан, похоже, и не ждал другой реакции. Крикнул больше для проформы — устал сидеть в кабине. Тем более что дым от костров начал подниматься во многих местах. Очарование белизны и тишины закончилось, снег почернел от следов бродящих туда-сюда солдат, снова проступили лужи и черная жирная грязь.

Капитан безнадежно махнул рукой и направился к большой армейской палатке в низине, где предполагался штаб батальона.

В кузове «Урала», выглядывая в открытый проем тента, на узких лавочках вдоль борта сидели двое молодых солдат, недавних курсантов танковой учебки, прибывших в расположение 131-й мотострелковой бригады, переведенной сюда из Майкопа. Отряды этой бригады заняли позиции в районе перевала Колодезный двадцать дней назад. Курсанты только сейчас догнали свою часть. Кроме них в кузове «Урала» находилось с десяток сваренных из железа печей-буржуек и ряды каких-то картонных коробок с логотипом Инкомбанка. Совсем юные, розовощекие, в новеньком обмундировании, неприлично чистые, в сравнении с местными бойцами, выпускники учебки смотрелись здесь пришельцами из другого мира.

В их глазах читалась полная растерянность.

Рядом с «Уралом» прошел солдат, неся ветки мокрого кустарника. Он был одет в порванный, с торчащей ватой, залитый масляными пятнами бушлат и стоптанные, с широкими голенищами сапоги, к которым прилипли огромные куски грязи. Глаза у солдата были сонные, мутные, на лице застыло выражение апатии, а сзади на пропаленных штанах темнело засохшее кровяное пятно. Позже курсанты узнали, что питьевую воду подвозили нерегулярно, на всех ее не хватало, и многим приходилось пить из луж или топить на костре снег пополам с грязью. Дизентерия была повальной, у многих вылезла, и кровоточила прямая кишка.

Просто не верилось, что это регулярная армия огромной страны.

— Восемь дней в Моздоке проторчал, — послышался голос капитана. Он вышел из штабной палатки с каким-то заспанным майором, почему-то одетым в шинель, а не бушлат. — По пути вон — гагусиков этих забрал. Всего шесть человек пополнения было, четверых на южный склон забрали, двоих к нам. В комендатуре больше недели ждали, когда их кто-нибудь сюда отправит. Прижились там. Как механики, естественно, — полный ноль. Только что из учебки. — Он кивнул на бледных бойцов, продолжающих выглядывать из-за тента. Слова капитана звучали зло и весело.

— Так что там с печками? — перебил его майор.

Было заметно, что пополнение его мало волнует, а вот буржуйки вызывают самый живой интерес.

— Двенадцать штук, — ответил капитан и добавил тише, с иной интонацией: — Приказали доставить в штаб бригады.

— Тьфу ты… Все хорошее — штабам, — сплюнул майор и с тоской посмотрел себе под ноги, на грязные, в глине сапоги. — Ты вот что: три печки скинь здесь по-тихому. Мне, начальнику штаба и командиру минометки. Договорились? А остальные водила пусть сам в Садовое везет. И еще… — Майор чуть помедлил. — Принимай третью роту. Временно!

— А Водопьянов? — удивился капитан.

— Отстранили Водопьянова. Напился где-то. Буянил. Специально концерт устроил, чтобы домой отправили. Понимает, что мы скоро дальше двинем… Ладно, разгружай печки. Пополнение в свою роту возьмешь, на замену дембелям.

В этот момент где-то совсем рядом резко и сильно ударил пушечный выстрел. Эхо пошло по склону, гулко разносясь по окрестным горам. Капитан с майором инстинктивно присели, молодые солдаты в кузове побледнели еще больше.

— Самоходчики тренируются, — оправившись от неожиданности, поморщился майор, — С утра пораньше начали. А что там в кузове за коробки?

— Гуманитарка от Инкомбанка. Сгущенка. По случаю празднования Нового года.

— Понятно. Тоже в штаб? Чтобы они там распределяли? Давай-ка с десяток ящиков здесь потеряем.

— Есть, — ответил капитан и, не глядя, махнул рукой бойцам в кузове, мол, разгружайте.

Здесь все казалось чужим. Чужим смотрелось серое, затянутое низкими облаками небо; чужими были горы; черный путаный лес, палатки, техника под маскировочными сетями, кунги{2} и женщина-чеченка в платке, идущая сейчас по разбитой танками дороге в резиновых сапогах. Даже привычный, абсолютно мирный указатель с русской надписью «Садовое» воспринимался здесь какой-то насмешкой.

И зима была не зима — сырая, промозглая, с грязью и лужами под ногами. Голые деревья. Снег совсем растаял, превратился в туман, особенно густой в низине хребта, где предполагались невидимые сейчас поселки с мечетями. «Урал» уехал, двое молодых солдат остались ждать капитана возле штабного шатра. Один из них ярко-рыжий, покрытый веснушками, с погонами младшего сержанта. Второй — худенький невысокий рядовой, в шапке чуть большего размера, которая постоянно опускалась ему на глаза и которую он старался пристроить на затылке. Оба — механики-водители из Новосибирской учебки, оба получили распределение в 3-й танковый батальон.

Они чувствовали себя маленькими и одинокими посреди огромной армии, в горах Чечни. Каждый из них сейчас задавал себе простой и логичный вопрос: почему он здесь? Почему по распределению согласился поехать сюда, почему изначально не откосил на медкомиссии, не нашел у себя больную печенку или селезенку, не уговорил родителей дать взятку начальству, не отстал по пути от поезда? Зачем он здесь, в этом краю?

Учебка с ее уставной муштрой вспоминалась как далекий рай.

Неизвестно, как у рыжего сержантика, а у невысокого рядового в съезжающей на глаза шапке, кроме страха и растерянности, в душе еще жило ощущение какой-то смутной гордости, сопричастности большим событиям, в центре которых он оказался. Ему даже не верилось: он — и здесь! Они находились в Чечне, в зоне боевых действий, вся страна по вечерам собиралась у телевизора, смотреть, что здесь происходит, а он все видит своими глазами. И впоследствии дома уже можно было небрежно бросить: «Чечня? Я там был». Все вокруг казалось нереальностью, долгим и последовательным сном, и в этой нереальности его разбирало жгучее любопытство, что же с ним будет дальше и каково это — быть на войне?

Возле штаба собралась группа офицеров, очевидно, вызванных на совещание. Все с автоматами. Рыжий сержант и рядовой жадно прислушивались к их разговорам. Заросшие щетиной офицеры курили, иногда дружно смеялись, но больше слышалось возмущенных голосов.

Обрывками доносилось:

— …Ну как выполнять? Штатки не по боевому расписанию. У меня в разведроте всего три БМП и около тридцати бойцов! То есть по факту не рота, а взвод. А задачи нарезают, как роте…

— Да у нас то же самое. В мотострелковых батальонах по 250 солдат, а