Книга Великая Перемена (и прочая ложь) - Джо Аберкромби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фарис поднял глаза, сердце стучало в ушах, но ближайший охранник дремал в тени валуна, откинув голову, надвинув каску на лицо и лениво отмахиваясь от мух. Стражники в этом конце прииска никогда не следили внимательно. Ведь здесь отродясь ничего не находили.
Сколько раз после очередного дня, ломающего спину, стирающего кожу и обжигающего солнцем, он мечтал прокричать эти волшебные слова? «Я нашёл!» Слова, которые могли принести ему несколько сытных обедов и остаток дня отдыха. Но сейчас он подумал, что это слишком скудная награда за такой камень. Хафедие даст куда больше. Все мальчишки так говорили. И ради такого камня стоило рискнуть.
Фарис сглотнул пересохшим горлом и спрятал камень в набедренную повязку, где тот устроился, холодный, мокрый и тяжёлый, прижавшись к яйцам. Затем подобрал какой-то другой камень, обычный кусок гравия, каких тысячи в его яме, миллионы по всему прииску, глубоко вздохнул, собрался с духом, бросил грабли и завопил:
— Я нашёл!
Сотни завистливых глаз уставились на него, когда он карабкался по тропинке, высоко держа этот никчёмный камень. Вдоль медленного течения реки, перегороженной, направленной по каналам и разделённой на мерцающую россыпь всё более широких, всё более мелких запруд, заполненных детьми, стоящими по щиколотку, по колено, по пояс в холодной горной воде — копающими, гребущими, просеивающими, с натёртой и сморщенной от влаги кожей, согнутыми от долгих дней работы в наклон. Надсмотрщик широким шагом двинулся ему навстречу, его покрытый испариной лоб нахмурился, демонстрируя интерес, он схватил кусок гравия и жадно поднёс его к свету, пока Фарис гордо поглядывал на других мальчиков.
— Это ничто, — надсмотрщик отшвырнул камень, и тот затерялся среди сотен, тысяч, миллионов других. Затем он наотмашь ударил Фариса по лицу и сбил его с ног.
Фарис сидел на земле, щека горела, во рту появился привкус крови.
— Простите, господин. Простите, — но надсмотрщик уже отвернулся. У него были ещё десятки камней для проверки и десятки других мальчиков, которых нужно было ударить.
Один из старших ребят в прудах внизу склона презрительно фыркнул:
— Чёртов дурень, — и вернулся к своим граблям.
Фарис поплёлся прочь, понурившись, вытирая окровавленный рот и стряхивая мокрый песок с волос, качая головой, будто не мог вынести этого позора, в то время как всё внутри пело от возбуждения. Он заставил себя идти медленно, а не бежать, когда приблизился к Хафедие, сидевшей на корточках возле своего ведра с водой, и бросил на неё взгляд исподлобья. Тот самый многозначительный взгляд, и она ответила таким же, протягивая ковш.
Он пил, и, убедившись, что никто не смотрит, вытащил камень из повязки и опустил в ковш, когда отнимал его от губ. Увидев размер камня, её глаза на мгновение расширились, прежде чем она опустила ковш обратно в ведро и едва заметно подмигнула. Затем встала, отряхнула ладони и, закинув ведро на плечо, молча направилась к воротам в заборе.
Каждый вечер после работы охранники раздевали всех детей догола и обыскивали их волосы, заглядывали в рот, заставляли приседать и кашлять — но ни разу не заглянули в это ведро. Возможно, они были глупцами. А может, Хафедие платила им, чтобы не заглядывали.
Так или иначе, Фарису заплатят сегодня вечером. Он поплёлся обратно в гору, мимо прудов, мимо детей, печально потирая ушибленную щёку. Но внутри он улыбался, снова берясь за грабли.
***
Женщина вздрогнула, когда Заида выскользнула из-за деревьев на затенённую поляну.
— Ты кто? — спросила она.
Заида улыбнулась, медленно приближаясь с поднятой ладонью, словно пыталась успокоить пугливое животное. Она чувствовала, как женщина нервничает. Неудивительно, учитывая её ношу.
— Зови меня Заида. А ты — Хафедие. Та, что разносит воду детям на прииске.
Женщина сглотнула, и по тому, как дёрнулось её горло, было видно, как нервозность сменяется страхом.
— Где Клету?
— Клету не придёт. Оказалось, что он немногим лучше обычного пирата. Скупал краденые камни у работников прииска и продавал контрабандистам. Мне пришлось его убить.
Женщина попыталась сбежать, но в мгновение ока Заида оказалась на другом конце поляны, преграждая ей путь, — порыв ветра от её движения сорвал листья с кустов и сбил женщину на спину. Камни рассыпались из сумки, поблёскивая в пыли.
— Прошу, останься, — промолвила Заида.
Женщина снизу вверх смотрела на неё. Потрясённая. Перепуганная. Заида чувствовала, как бешено пульсирует кровь в её горле, в её плоти.
— Ты... ты Едок? — выдохнула она.
— Мне не нравится это слово. — Заида с досадой глянула на свою робу и раздражённо вздохнула. Она двигалась так стремительно, что порвала ткань. — Но отрицать не стану.
Женщина пятилась, извиваясь в пыли. Она понимала, что не сможет убежать, и всё же пыталась, а Заида неспешно следовала за ней.
— Я совершила глупость, — прошептала она. — Взяла камни. Я никогда раньше...
— Ты делаешь это годами.
— Я просто хочу накормить своих детей. Просто хочу дать им... то, чего у меня никогда не было...
— О, твои прелестные малютки, плод твоего чрева, свет твоей жизни! И сколько же их у тебя?
— Двое. — Женщина сглотнула. — Мальчик и девочка.
— Я бы сказала, что разочарована, — протянула Заида, — но не сильно удивлена. Воровка обычно оказывается ещё и лгуньей. Я знаю, кто ты, Хафедие, и единственные твои дети — это те сотни на прииске. Те, которым ты носишь воду. Те, у которых ты забираешь алмазы.
Хафедие упёрлась спиной в дерево — дальше отступать было некуда. Закончились и земля, и ложь. Её лицо исказилось, глаза наполнились слезами, и они потекли по щекам.
Заида задумчиво посмотрела на неё.
— У тебя красивые глаза. — Её воспоминания были смутными, из времени до превращения, когда она ещё плакала, смеялась и так остро всё чувствовала. Но порой запах, обрывок мелодии, случайное лицо в толпе пробуждали образы прошлого в её разуме, яркие, словно это было вчера. Глаза этой женщины напоминали глаза её сестры. Сестра, улыбающаяся, поющая на солнце, танцующая в саду... Как давно она умерла?
— Ты убьёшь меня? — прошептала Хафедие.
— И кто тогда будет приносить мне камни? — Заида присела перед женщиной и достала кошель, отнятый у Клету, всё ещё влажный от его крови, и вложила в руки Хафедие. — Я заплачу тебе столько же, сколько заплатил
