Книга Гладиаторы ночи - Мария Галина

— Да что ты, — отвечаю я, — какие приключения? Рутина, сплошная рутина. Чаще всего приходится иметь дело со всякими гнусными типами, так что ты приятное исключение.

Она мило повела плечиками и снова взялась за кий.

Тут бильярдная потихоньку начала заполняться народом, все больше завсегдатаями. Ребята энергично накачивались у буфетной стойки, кто-то врубил музыку — как там она называется, Крук? Рурк? Терпеть ее не могу, одним словом. Они, видимо, от безделья, постоянно запускают инфразвук на полную катушку, так что пол под ногами начинает вибрировать, а на душе кошки скребут. Считается, что это дает нужный психологический настрой — как будто для этого нужно все время ходить и трястись точно полоумному. В общем, оставил я Патрицию гонять шары, а сам двинулся обратно в гостиную, чтобы поболтать с ребятами — может, кто-то что-то слышал? Облокотясь о стойку у бара, прихлебывал свой бурбон красавчик Каруччо. Я поспешил к нему, пока он еще не накачался настолько, что из него нельзя будет вытянуть никакой полезной информации. Тут только успевай.

— Привет, Валлейн, — кивнул он. — Что-то давно тебя не было видно.

— Это тебя видно не было, старый козел, — отвечаю я нежно.

— Загулял я тут немножко, — смущенно произнес Каруччо. — Такие дела, понимаешь.

— Слушай, — спрашиваю, — ты тут вроде постоянно сшиваешься?

— Когда не в загуле, да, — соглашается он, — а куда мне еще идти? Тут ведь чисто, светло…

— Ладно тебе заливать. Ничего себе чисто. Ответь-ка мне лучше на один вопрос.

— И сколько стоит твой вопрос?

— Выпивку.

— Тогда, знаешь, — говорит он, — чтобы все по высшему разряду.

По высшему так по высшему. Присели мы с ним в самый тихий уголок, подальше от этого поганого музыкального автомата, я его и спрашиваю:

— Не припоминаешь, кто тут в последнее время чаще всего банк срывал?

— Одну выпивку? — задумчиво тянет он.

— Это аванс. Потом — будет гонорар.

— Ладно, — воодушевляется Каруччо. — Не знаю, правда, зачем тебе это нужно… И поясни, что такое — за последнее время?

— Ну, давай месяца за три. Сколько там твои мозги еще удержать могут?

— Ты за мои мозги не беспокойся, — обиделся он. — Я, может, получше твоего соображаю. Во-первых, Мартин.

— Это еще кто? — спрашиваю.

— Ну, Мартин… такой белобрысый, знаешь? Лет тридцать ему. Или тридцать пять. Он, по-моему, поверенный в какой-то фирме.

— Есть тайные грехи?

— Девок любит. Впрочем, разве это грех?

— Ладно. Кто еще?

— Еще Гонзалес. Хосе Филипе Теодор Мария.

— Ты что, сдурел? Какая еще Мария.

— Так его зовут, — объясняет Каруччо. — Он же не виноват. Потом. Бьерн.

— Бьерна я, вроде, помню. Здоровый такой.

— Ну и все, кажется. Ты же спрашивал «по-крупному»?

— Ладно, — я ставлю ему еще одну выпивку. — Заслужил.

Вроде теперь мне тут особенно делать нечего, пора убираться. Можно, например, попробовать навестить Бьерна, он действительно в этом клубе давно болтается. Хотя проще забежать еще в несколько злачных местечек. Свои люди везде найдутся, что-нибудь да подскажут, не будет же Джок в каждом клубе представляться новым именем. Всегда ведь можно случайно напороться на какого-нибудь знакомого, пойдут расспросы всякие, ненужное любопытство… Атак, что? Сидит себе человек, играет. Ну выиграл. Ну проиграл. Какого все-таки черта он Большому Биллу понадобился, интересно?

Двигаю я себе к выходу и тут слышу: вроде какой-то шум доносится из бильярдной. Там всегда довольно оживленно, но на этот раз шум не такой, как бывает обычно. Я разворачиваюсь на сто восемьдесят — и туда. Точно, какой-то фраер зажал Патрицию в углу. Намотал ее роскошные рыжие волосы на руку, чтобы не рыпалась, и уже полез под юбку. Еще двое уродов рядом стоят, гогочут.

Я не спеша подхожу и, нежно отодвинув эту парочку, ласково беру фраера за плечико, нажав указательным пальцем на болевую точку у основания шеи. Он судорожно вздрагивает, но девушку не отпускает.

— Голубчик, — подражая интонациям Большого Билла, говорю я, — оставь эту девочку по-хорошему. Это племянница Мака.

— Вот именно, — ухмыляется он, — макака она и есть макака.

— Ты что, — говорю, — мужик, не здешний? Мак же тебя из-под земли достанет!

Он набычился, смотрит на меня исподлобья и молчит.

Ах так! Ну, ладно…

Я вроде как сокрушенно развожу руками и, пока он продолжает на меня таращиться, бью его ребром ладони по шее. Он и охнуть не успел, как я добавил носком ботинка ему в пах. Фраер застонал и сложился пополам. В это время очнулся один из доблестной парочки и навалился на меня сзади, ловко прихватив за шею, у меня аж в глазах потемнело. Цепкий, зараза, никак не вывернуться. Смотрю сквозь черную пелену, вроде как у его напарника в руке что-то блеснуло. Надо сказать, что старик Хиракоши, который меня когда-то обучал каратэ и таэквондо, всегда говорил: помни, Тэш, твое преимущество не в силе, а в быстроте реакции. Одной силой немногого добьешься. Да и богиня Аматэрасу — небоблистающая тебе покровительствует, потому что ты — человек незлой. Злоба пожирает сама себя изнутри, словно огонь в запертой комнате, который выедает весь воздух вокруг и от этого гаснет. Тупость и зло — худшие враги всякого человека, а бойца — в особенности. Мой учитель вообще любил цветистые выражения.

Ладно. Я, выбросив руку назад, нажимаю тому, кто меня душит, на глазные яблоки. Раздавшийся дикий вой свидетельствует о полезности уроков Хиракоши, однако упрямец продолжает меня удерживать; тогда, используя его в качестве опоры, бью второго обеими ногами в солнечное сплетение, после чего тот обреченно сполз по стенке и затих. Тут очень даже вовремя подбежали Маковы вышибалы. Кто-то свистит, кто-то хлопает. Патриция, истерически рыдая, оправляет платье!

Наконец, появляется и сам Мак, мрачнее грозовой тучи. Ублюдков этих уже обработали и вынесли. Он оглядел поле боя и, покачав головой, устало сказал всхлипывающей Патриции:

— Я же предупреждал, что тебе тут не место.

Затем, повернувшись ко мне, спросил:

— Это ты их так отделал, Тэш?

Оставив его вопрос без внимания, я заорал:

— Мак, если ты ее действительно воспитываешь, мать твою, то какого черта она здесь делает?

Он горестно почесал затылок.

— Разве с ними сладишь? Они же, понимаешь, самостоятельные. А эта дурища еще в какую-то феминистскую организацию вступила. То ли «назад к домострою», то ли «вперед к матриархату», чушь какая-то, сам черт ногу сломит. Мужиков они, видишь ли, терпеть не могут, все время толкуют о каком-то искусственном оплодотворении, лесба на лесбе, прости Господи! Пойдем-ка, — говорит, — посидим у меня в конторе, выпьем. И ты, Пат, ступай, только сначала умойся, горе мое.