Книга Все, что мы помним - Брюс Нэш

у меня.

Я ее не боюсь.

– Моей приятельницы нет в ее комнате, – го– ворю я ей.

– Не переживайте на этот счет, лапочка, – угрожает она.

Я ничего не отвечаю. И не двигаюсь с места. Ей это явно не по нутру.

– Что вам сейчас нужно, так это хорошая партия в бинго, – говорит она.

Я бы предпочла, чтоб меня разорвали на части лошадьми.

– Уверена, это было бы просто чудесно, – отзываюсь я и опять смотрю на парковку.

Мы понимаем друг друга.

У меня окно лучше, чем окно у моей приятельницы… Лучше окна моей приятельницы. Неприятель моего неприятеля – мой приятель. Окно моей приятельницы – приятель моего окна. Слова – они такие…

Мое окно заполнено деревьями. Близкими и далекими. Такими близкими, что самих деревьев не видно, видны только листья. И такими далекими, что деревья видны, а листья уже нет – понятно лишь, что они зеленые. В общем, как там в этой пословице говорится: за деревьями не видать леса?

Я смотрю на эти деревья, когда не разглядываю улыбающиеся фотографии, стоящие на этом, как его там, или не пялюсь в надоедливый телевизор. Я не знаю, что это за деревья. Но это явно деревья. Я не знаю, как они называются, эти деревья. Я не знаю их названий или имен. Хотя беспокоит меня не это. А то, что я люблю их. Что, впрочем, меня тоже особо не беспокоит. А вот что беспокоит, так это что я не знаю, по какой именно причине я их люблю. Или как именно я их люблю.

Именно… Имя… Должно же это как-то именоваться?

Как бы там ни было, когда я смотрю в свое окно и вижу деревья, то там всегда есть и что-то еще. Что-то, что я люблю. Или что-то, что я помню, как любила, – почти помню. Я провожу уйму времени, почти вспоминая. Вообще-то это меня тоже особо не беспокоит, по большому счету. Но что-то там все-таки есть.

Моя дочь говорит, что это здорово, когда за окном деревья. Я отвечаю ей, что не пойму, о чем это она. В каком это смысле «здорово»? При чем тут здоровье? Она говорит мне, что я просто невыносима и что у нее нет времени на эти мои игры. На деревья у нее тоже нет времени. Моя дочь ничего не смыслит в деревьях. Она ничего не смыслит и в комнатных растениях, раз уж на то пошло, – знает лишь, что их нужно поливать и что они могут испортить ковер. И что это еще одна вещь, на которую у нее нет времени. Она такая хорошая дочь…

Мой сын никогда не смотрит в мое окно. Он даже деревьев не видит. Когда он в своей обычной манере обводит взглядом мою комнату, то видит то, за что платит. Или за что плачу́ я. Или за что он платит с моего счета, поскольку обладает Властью Вечности [5]. Счета, который мой сын почему-то именует словом «аккаунт», хотя это вроде одно и то же. И каждый раз, приходя сюда, он почему-то переставляет фото дядечки постарше от стенки на самый край этого, как его. Он такой хороший сын…

Иногда, когда он спрашивает у меня, чем я сегодня занималась, я отвечаю, что смотрела в окно. Говорю ему, что, надеюсь, у него нет возражений, поскольку в ежедневнике про это ничего не написано.

Но когда я смотрю в свое окно – когда вижу деревья, которые далеко, и листья, которые близко, – то там всегда есть и что-то еще. Интересно, а как насчет окна моей приятельницы? Когда она смотрит в свое окно, за которым парковка, то там тоже есть что-то еще? Там тоже еще что-то есть? В моем окне определенно что-то есть. Или я просто невыносима?

Моей приятельницы опять нет в ее комнате. Опять моей приятельницы нет в ее комнате. Там есть кто-то другой. Мужчина. На кровати моей приятельницы лежит какой-то мужчина и смотрит телевизор. Во всяком случае, смотрит на него. Лежит он на спине, с открытым ртом. Я подозреваю, что надолго он там не задержится. Мужчины редко задерживаются в этом месте. За исключением того малого, который здесь не живет, естественно. Когда этот субъект, который сейчас лежит на кровати моей приятельницы, уйдет, то не исключено, что моя приятельница вернется сюда.

Решаю спросить об этом у Доктора, или кто он там такой на самом деле, для чего подхожу к его кабинету, который расположен по соседству с кабинетом Сердитой Медсестры. Дверь открыта. Он часто говорит, что дверь в его кабинет всегда открыта, что не соответствует действительности, но сегодня это так.

Доктор, или кто он там такой на самом деле, мнет большими пальцами свой смартфон, как это делают молодые люди. Я знаю, что такое смартфон – «умный телефон». Фелисити и Частити [6] просто не выпускают свои из рук, отчего у вас наверняка может сложиться впечатление, что они и вправду очень умные. В смысле Фелисити и Частити, а не их смартфоны – те умные уже по определению. Доктор, или кто он там такой на самом деле, очень молод. Я бы сказала, лет четырнадцати. Но такого же не может быть, так ведь? Он сейчас не в школе, как Фелисити и Частити. Он здесь, и он врач, или кто он там такой на самом деле. Если, конечно, только у него сейчас не эта, как ее… производственная практика. Как у Фелисити. Или у Частити. Хотя, по-моему, все-таки вряд ли.

Увидев, что я стою в дверях его кабинета, он улыбается мне так, словно готов съесть меня целиком. Он очень красивый. Он хочет понравиться вам. И ведет себя так, будто вы ему тоже нравитесь.

– Роза! – произносит он так, как будто жутко рад меня видеть и еще больше рад тому, что меня зовут Роза. Некоторые люди обращаются к вам по имени, как будто это ответ на какой-то невероятно сложный вопрос, и они ответили правильно, и выиграли конкурс, и уже прикидывают, на что потратят денежный приз.

– Люди выпадают из окон, – говорю я ему.

Он улыбается мне так, как будто безумно любит меня и как будто я очень-очень тупая.

– И на кровати моей приятельницы лежит какой-то мужчина.

Вижу, что он подумывает отшутиться. Иногда он так и делает. Может сказать, к примеру, что ты