Книга Вторая попытка - Владимир Чернявский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сеятель никого не ругал, стараясь к каждому найти подход. Другие учителя с нами не церемонились. После построения начинался изнурительный кросс вокруг сада, потом – спешный завтрак и пять уроков до обеда. Далее – еще три урока, и до самого ужина – упражнения в гимнастическом зале. В конце дня – индивидуальные задания и самостоятельная работа. К десяти вечера, когда звонили в отбой, у нас едва хватало сил на то, чтобы добраться до постели и провалиться в сон без сновидений. На следующее утро все повторялось.
Однажды я сорвался с перекладины и сильно ушиб колено. Лежал на прохладном полу гимнастического зала и думал: «Ну, вот и все. Закончились мои мучения». Отдых длился недолго. Прибежала медсестра, сделала укол, приложила лед, и тренер снова подсадил меня на перекладину.
Не всем такая жизнь пришлась по нраву. Многие сбегали, прихватив что-нибудь ценное из домашнего интерьера. Через три месяца настало утро, когда на построение вышли всего двенадцать учеников – те, кто научился плавать, как рыбы в воде, в потоке ежедневного распорядка.
В тот день занятия изменились. Вернувшись в дом после забега, мы замерли в удивлении. Стены главного зала раздвинулись, потолок вздулся и потемнел, а на его округлой поверхности засияли миллиарды звезд.
Это не казалось чудом. После знакомства с Сеятелем мы словно попали на сказочную карусель. День за днем она кружила нас все быстрее и быстрее. В то утро каждый получил очки и шлем, похожие на те, что носят пилоты скоростных экипажей. Мы легли в глубокие кресла и тут же, без перехода, оказались на бескрайней плоской равнине.
Растрескавшаяся бурая земля тянулась вдаль, насколько хватало взгляда. Солнце слепящим ежом висело в зените. В той стороне, где на желтом небе проглядывали серпы лун-близнецов, линия горизонта перетекала в округлый пузырь защитного купола. Внутри виднелся частокол угловатых городских строений.
В городе есть обычай: первое путешествие дети совершают к границе мира. Родители привозят ребенка к радужному мерцанию защитного купола, чтобы малыш потрогал прозрачную упругую стену и убедился в ее непроницаемости и надежности. В те минуты каждый втайне обещает себе, что когда-нибудь обязательно выйдет наружу и разгадает все тайны мира. Проходят годы, и мечты угасают. Взрослые, занятые повседневными делами, без необходимости не ездят к куполу, порой забывая о самом его существовании.
Нам же выпало исполнить детские мечты. Очки и шлем позволили нам подняться над поверхностью планеты и увидеть, насколько мал обитаемый мир. Купол вмещал сотню тысяч домов, заводы, поля, озера и миллионы людей, но все равно занимал лишь небольшой клочок суши – точку, отвоеванную у безжизненной бордовой пустыни.
Путешествия с Сеятелем походили на сонные грезы. Наши тела покоились в креслах, а разум летел к иным планетным системам. Мы прыгали между галактиками, погружались в недра звезд, преследовали кометы. Во многих мирах бурлила жизнь, часто дикая, но временами встречались и островки человеческих цивилизаций. Некоторые далеко обошли нас в развитии. Защитные купола их городов разрослись до размеров планеты. В небе парили летательные аппараты, по океанам спешили корабли, самоходные брички мчались по гладким, словно зеркало, автострадам. Другие же миры походили на наш столетия назад: небольшой купол, в котором помещался скорее поселок, чем город.
Невидимые и вездесущие, мы узнавали, как разнообразно и непохоже устроена жизнь. Сеятель будто открыл перед нами дверь в сказку. Заботливый, сильный, всезнающий, для меня он стал идеалом. Я выбивался из сил, чтобы выполнить любое его поручение, хотел быть лучшим. Строил маршруты межзвездных полетов, программировал роботов-автоматов, вычислял формулы терраформирования диких планет. Но Сеятель, казалось, не замечал моего усердия.
– Ким, главное не то, что ты знаешь и умеешь, а то, каким ты вырастешь человеком, – повторял он, а потом приказывал: – Сегодня будешь помогать своим братьям. Они должны уметь столько же, сколько и ты.
Братьями он называл воспитанников, живших в доме, будто мы были одной большой семьёй. Несмотря на то, что все попали к Сеятелю погодками, мне часто приходилось заботиться об остальных: натаскивать их по учебным предметам, поддерживать в трудные минуты. Многие сами просили у меня помощи и совета.
Когда мы выбирались в город, Сеятель мог назвать нашим братом и любого горожанина.
– Вы починили вашему брату, мистеру Домбровскому, радиоприемник? Он пригласил нас на обед. Не забудьте о вежливости.
Старик Домбровский, толстый, с вечно красным носом, держал бакалейную лавку и казался самым зажиточным из тех, с кем нам приходилось общаться. К тому же он пользовался авторитетом у бедняков. Он весь день сидел за прилавком, встречая покупателей.
Сеятель помогал многим из бедных районов. Куда бы мы ни приехали, везде нас встречали с радостью. Рядом с ним казалось, что все люди – одна большая семья. Но сам он, если и приходился нам родственником, то очень дальним. Я убедился в этом на третий год нашего знакомства.
Однажды я рассматривал альбом фотографий, оставшийся от родителей. С пожелтевших карточек смотрели мои сгинувшие предки: старики, дети, женщины и мужчины, все разные и в то же время похожие друг на друга. Внезапно я понял, что мне давно не давало покоя: каждый слуга и наставник в доме неуловимо – речью, мимикой, жестами – похож на Сеятеля, будто они – он сам в разных личинах.
Пораженный своим открытием, я вышел из комнаты в коридор. Воздуха не хватало, и пришлось идти в сад. У дверей на скамейке курил трубку старый дворецкий, сутулый, с морщинистым лицом. Я прошел мимо, но потом вернулся.
– Ты… ты… Сеятель? – спросил я его, заикаясь от волнения.
Старик выпустил струю сизого дыма, потом улыбнулся, обнажив пожелтевшие зубы, и проскрипел:
– Да, Ким, ты прав.
– Но как?! Зачем?!
– Согласись, было бы странно наполнить дом копиями одного человека.
Я промолчал. После тысяч миров, что я видел в грезах, принять существование человека, единого во многих лицах, было уже несложно. К тому же меня уже влекла другая тайна.
* * *
Оказавшись в доме Сеятеля, за первый месяц я облазил все закоулки от чердака до котельной. Казалось, найти что-либо новое невозможно. Как же я удивился, когда узнал о подземных этажах!
В то время мы обучались архитектуре. Проектировали конструкции из камня, кирпича и бетона. Мне пришло в голову построить трехмерную модель нашего дома, и, как бы я ни менял расчеты, выходило, что в самом центре здания, между залами, есть небольшое пустое пространство. Прохода туда не было, но через неделю поисков мне удалось найти в одном из залов секретный замок, спрятанный за шкафом. Еще пара дней ушла на подбор кода. За отъехавшей в сторону стеной открылся проход. Крутые ступени вели вниз, в темноту.
Поколебавшись с минуту, я спустился на несколько пролетов, уперся в стену, пошарил и нащупал раму двери. Массивная ручка легко поддалась, скрипнули петли. За дверью оказался тускло освещенный зал размером в два дома, с серыми стенами, такими же полом и потолком. В спертом воздухе, пропахшем машинным маслом, слышался низкий гул, будто работают сотни моторов.
Зал заполняли матовые кубы и сферы. По гладким поверхностям, перемигиваясь, бежали цветные огни индикаторов. Центр помещения от потолка до пола занимала черная цилиндрическая конструкция метров двадцать в обхвате. Ее бугристая поверхность колыхалась и вздрагивала. Приблизившись, я рассмотрел сплетения множества механизмов. Они двигались, подчиняясь единому ритму.
Затаив дыхание, я подкрался ближе. Черный цилиндр уходил вниз, в вертикальную шахту. Она, насколько хватало глаз, рассекала другие подземные этажи. К ним от цилиндра тянулись толстые горизонтальные отростки.
Сделав круг по своему этажу, я наткнулся на такой же отросток. Он черной стрелой выходил из цилиндра, врастая в пол тысячей ответвлений. Я опустился на корточки и провел пальцами по ребристой поверхности под ногами. Весь зал походил на огромный плоский клубень, прикрепленный к такому же огромному корневищу. Дом
