Книга Венок усадьбам - Алексей Николаевич Греч

них карикатуры Теребенева на войну с Наполеоном. В зале с гнутой мебелью Гамбса, обитой кретоном, такой типично усадебной, была целая серия, по-видимому, очень редких гравюр или скорее всего литографий с видами Ильинского, нигде не зарегистрированная и никогда больше не попадавшаяся. Остальная обстановка дома была заурядна и безвкусна и в высшей степени характерна для упадочного, рыночного искусства второй половины XIX века, когда усадьба, перейдя в собственность Александра II, сделалась местопребыванием болезненной императрицы Марии Александровны.

Парк усадьбы представлял, несомненно, больший интерес, чем барский дом. Перед ним была распланирована полуциркульная лужайка, дальше шло пересечение четырех регулярных липовых аллей с традиционным кругом. Здесь в центре был водружен бронзовый отлив с фигуры “Кульмского героя”, графа Остермана-Толстого[16], по известной скульптуре Демута-Малиновского. Точно античное речное божество, занимающее угол во фронтоне храма, полулежит, опираясь на руку, воин, бесстрастно глядя поверх другой огромной руки. Эта часть парка вокруг монумента являлась некогда небольшим французским садом, сохранив от конца XVIII века, со времени И.А. Остермана, свою планировку. Должно быть, стояли здесь в 80-х годах XVIII века, когда устраивалась усадьба, мраморные статуи — одна из них, какая-то полуразбитая Венус, стыдливо пряталась в кустах разросшейся сирени на лужайке перед домом. Были в парке над обрывом берега плиты с высеченными на них именами собак, своеобразное псовое кладбище, красноречивый пример социального неравенства человека и животного. От старого времени, от основания усадьбы, еще целы были службы, многочисленные надворные постройки начала XIX века, образовывавшие особое каре, церковь, грот в первом овраге, выложенный белым и “диким” камнем с двумя круглыми окнами по сторонам входа, приводившего в помещение под сферическим гротом. Кому-то понадобилось завалить свод...

Во втором парке стояла на небольшом пригорке колонная беседка-ротонда памяти Александра I с бюстом его на постаменте, самая крупная по пропорциям из встречавшихся в усадьбах, вероятно, уже 30-х годов XIX века, и другая беседка, милый березовый домик 1828 года с круглой комнатой, обведенный ‹во›круг галерейкой, несмотря на увеселительный характер свой, всецело ампирный по архитектуре. На чайном фарфоровом сервизе, сохранившемся в Московском музее керамики, были изображены все эти милые незатейливые достопримечательности Ильинского.

Кое-где в парке много лет подстригавшиеся аллеи образовывали вьющиеся спиралью или зигзагами зеленые сводчатые коридоры; послушные ветви все еще изгибались по каркасу, ранее здесь бывшему, но уже давно сгнившему. Неподалеку от дома в куртинах запрятались небольшие домики, большей частью середины XIX века, домики с затейливыми названиями — “Миловид”, где постоянно жил граф Остерман, “Кинь грусть”, “Приют для приятелей”, “Пойми меня”, “Не чуй горе”, домики, меблированные старомодной обстановкой, со стенами, сверху донизу завешанными гравюрами, олеографиями, даже вырезками из “Нивы” и “Всемирной иллюстрации”. Здесь жили когда-то поэт Полежаев и романист Лажечников8, автор прославленной повести "Ледяной дом"[17].

Прошло несколько лет. Библиотеку вывезли. Один за другим погибли в пламени и “Приют для приятелей”, и “Миловид”, и “Кинь грусть”. Рухнула березовая беседка, кем-то никчемно разбит был грот.

На постаменте-ложе — бронзовая фигура графа Остермана-Толстого, почерневшая и поржавевшая, остается немым свидетелем проходящих, все разрушающих дней и лет.

Усово 

Вид господского дома в Ильинском. Гравюра середины XIX в.

Среди построек уходящей дворянской Москвы особенно привлекательным является розовый с белыми колоннами дом на углу Пречистенки и Хрущевского переулка. Собственно, это целая усадьба с садом и службами, конюшней, флигелями, оранжереей, с павильоном и беседкой среди старых деревьев, со сводчатой башней XVII века в ограде и церковью за невысокой каменной стеной. Колонны портика особняка, обрамляя окна с полуциркульными завершениями, несут поверх сочно, богато орнаментированного фриза балкон, обведенный красивой решеткой, куда выходит дверь из мезонина, увенчанного треугольным фронтоном с красиво вписанным в него гербом Хрущевых. Боковые фасады — в сад и в переулок, — выходящие на каменные террасы, украшены нарядными пилястрами и лентами скульптурных панно. К подъезду с типичным навесом некогда подъезжали кареты и сани, выстраиваясь длинной вереницей по переулку, опушенному снегом. Над полуциркульной нишей ворот, украшенных колоннами, висел фонарь, тускло мигавший сквозь кисею падающих хлопьев и пушинок. В длинном двухэтажном крыле помещалась многочисленная прислуга — дворня и лакеи, в будние дни дремавшие в передних, в праздничные же, одетые в ливреи, встречавшие гостей на ступеньках лестницы. В конюшне стояли выездные лошади, в экипажном сарае — сани, кареты и дормезы для дальних переездов...

Ранней весной расцветали в саду подснежники, светло-синим цветом устилая газоны между дорожками. В скромной беседке, в миниатюре повторяющей знаменитый Конный двор Кузьминок, весеннее солнце жарко нагревало скамейки. На страстной вечерне под великопостный благовест по оттаявшим и просохшим плитам дорожки проходили владельцы и дворня через калитку в ограде в свою, тут же расположенную церковь. А к пасхальному столу появлялась первая зелень, выращенная во флигелях, тюльпаны и нарциссы, своим нежным благоуханьем наполнявшие гостиные и залы. Здесь, как свидетельствуют посейчас уцелевшие постройки, широко и деловито протекала жизнь. В дни празднеств ярко горели окна дома, лестницу, где еще уцелели старинные пейзажные фрески на стенах, освещал фонарь с оплывавшими в нем от движения воздуха свечами. В двух залах, отделанных ампирной росписью и лепниной, умело подчеркнутых светом зажженных люстр, растекавшимся на мебели и бронзе, на нарядных платьях и драгоценностях женщин* (* Так в рукописи.). В гостиной карточные столы открывали свое зеленое сукно, а в спальне хозяйки, украшенной колоннами и расписанным плафоном, зеркало отражало раскрасневшиеся от танцев лица. На антресолях в низких комнатках поверялись девичьи тайны, выше, в мезонине, джентльмены раскуривали длинные чубуки под нескончаемые разговоры о философии, политике, искусстве. Такой представляется жизнь хрущевского дома сто лет назад. Ранним летом уезжали отсюда владельцы в свою подмосковную, в Усово на Москве-реке.[18] Здесь также было все устроено хозяйственно и домовито, верно, одновременно с московским домом, при участии архитектора А.Г. Григорьева, талантливого, но еще малоизвестного архитектора московского ампира. Его авторство, правда, лишь угадывается здесь, но угадывается с какой-то безусловной уверенностью.

Усово почти так же хорошо сохранилось, как и московский особняк на Пречистенке. Не уцелел в нем только дом. В новой, заменившей его вилле в вестибюле висел старый снимок прежнего дома. Это было длинное одноэтажное деревянное здание с мезонином. Средние окна, разделенные пилястрами, окна с полуциркульными завершениями красиво и скромно разнообразили вытянутый фасад. Насколько позволяет судить память, ничто не противоречило в формах и деталях обычному характеру сооружений Григорьева, мастера, строившего вообще в Звенигородском уезде, в частности в Ершове у Олсуфьевых.

Участие Григорьева почти несомненно и