Книга В путь-дорогу! Том I - Петр Дмитриевич Боборыкин

сложились изящнѣе, чище, привлекательнѣй. Синіе глубокіе глаза съ длинными рѣсницами, овалъ лица, губы, носъ — все просилось на картину. Въ такихъ дѣвочкахъ красота никогда не умираетъ. Закинувъ свою темнорусую головку съ густыми, крупными локонами, Маша точно не могла наглядѣться на брата.

Комната, гдѣ сидѣли братъ съ сестрой, была перегорожена ширмами. За ними виднѣлась бѣлая кроватка съ пологомъ, въ углу кіотъ съ лампадой, а въ простѣнкѣ, между окнами, небольшой туалетъ розоваго дерева; на немъ горѣла свѣча.

— За что же она на тебя взъѣлась? — сказалъ Борисъ, цѣлуя сестру въ голову.

— Это все та… толстая, — отвѣчала Маша, немного успокоившись. — Я сидѣла, училась; она мнѣ говоритъ: «ступайте къ grand maman, она проснулась, поцѣлуйте у ней ручку»; а я не пошла, мнѣ дочитать хотѣлось… да и зачѣмъ я пойду къ бабушкѣ? — Ребенокъ произнесъ эти слова съ такимъ выраженіемъ, что Борисъ нѣсколько времени, и довольно внимательно, смотрѣлъ на нее.

— Ну, толстая и накинулась на меня; тутъ пришла бабушка… Я ее ничѣмъ не обижала, а она закричала: «проси прощенья». Въ чемъ бы я стала прощенья просить, скажи ты мнѣ, Боря?

— И не проси, Маша, если чувствуешь, что невиновата, — проговорилъ онъ.

— А что папа?

— Она его растревожила.

— Очень, Боринька, очень?

— Очень, голубчикъ.

Произошло молчаніе. Дѣвочка, сидя на колѣняхъ брата, опустила головку и локоны покрыли совсѣмъ ея свѣтлое личико.

Чрезъ минуту она встряхнула ими и, обнявъ опять Бориса, тихо проговорила:

— Я попрошу у ней прощенья: она папѣ покою не дастъ… Нужно, Боря, это сдѣлать… — И скорбный, совсѣмъ не дѣтскій, вздохъ вырвался изъ груди ребенка.

— Вотъ ты у меня-какая! — сказалъ Борисъ: — ты лучше меня.

— Пойдемъ туда, внизъ, Боринька, къ папѣ. Я съ «имъ прощусь, онъ увидитъ… ему легче будетъ.

Дѣвочка встала и взяла за руку брата. Стоя она была также изящна. На ней надѣто было темненькое шерстяное платье, подпоясанное кожанымъ кушакомъ, и бѣлый воротничокъ.

— Пойдемъ, — повторила она и повела Бориса на лѣстницу.

— Погоди, голубчикъ, — отвѣтилъ ей братъ, отворяя дверь въ свою комнату: — я скажу только Мироновнѣ, чтобы она потушила у меня огонь.

— Мироновна! — крикнулъ онъ: — погаси свѣчку, я внизъ иду.

Старушка показалась въ дверяхъ.

— Куда опять, долговязый? — проговорила она, щурясь и улыбаясь.

— Да я опять внизъ, Мироновна. Ты, пожалуй, заснешь, свѣча нагоритъ.

— Ну, ужъ и засну! Ты-то, вотъ, самъ спать гораздъ, не добудишься въ немназію. — Съ послѣдними словами она обратилась къ Машѣ.

Дѣвочка весело взглянула на нее.

— Экіе вы оба пригожіе! — замѣтила Мироонзиа, какъ бы про себя — всѣ въ маменьку. Что, мамзель-то больно васъ муштруетъ, барышня?

Маша тряхнула локонами и необыкновенно-кротко в наивно отвѣчала: «муштруетъ».

— Колбаса, — проговорила старуха и, повернувшись, прибавила: — идите съ Богомъ, съ папенькой проститесь.

Маша, держась за руку брата, тихо и задумчиво спускалась съ лѣстницы.

— А вотъ у меня не было няни, — сказала она-вслухъ. Дѣвочка произнесла это не какъ упрекъ, а спокойно, точно вдумываясь грустною думой въ свою дѣтскую жизнь.

Борису сдѣлалось холодно отъ этихъ словъ. И вдругъ онъ взялъ сестру на руки и, покрывая поцѣлуями, повторялъ, спускаясь внизъ: «Маша моя добрая, Маша моя безцѣнная!»

Въ бильярдной никого не было, когда Борисъ и Маша вошли туда. Они приблизились на цыпочкахъ къ дверямъ-спальни, и Борисъ тихонько отворилъ.

Больной лежалъ уже въ кровати, на боку, подложивъ-лѣвую руку подъ маленькую подушечку. Взглядъ его неподвижно устремленъ былъ на ручку двери. Положеніе всего тѣла было такъ мертвенно-спокойно, что можно было принять его за спящаго съ открытыми глазами.

Въ креслѣ помѣщался сѣрый господинъ, въ сухой, жесткой позѣ; у печки, въ углу, стояла бабинька. Фигура Амаліи Христофоровны виднѣлась изъ-за темнаго бюро…

Маша взглянула торопливо изъ-подъ длинныхъ рѣсницъ на бабушку и подошла къ кровати. Лицо больнаго просвѣтлѣло; онъ пошевельнулся и протянулъ руку. Дѣвочка поцѣловала, и видно было, что ей хотѣлось нѣжно обнять отца, но она не смѣла.

— Ты на меня не сердишься, папа? — прошептала она, уткнувъ головку въ уголъ подушки.

Больной ничего не отвѣчалъ и опустилъ глаза.

— Я попрошу прощенья, — прибавила Маша, и смѣло-подошла къ бабушкѣ.

Та вся съежилась и завернулась, почему-то, въ свою-кацавейку.

— Простите меня, бабушка, — проговорила дѣвочка спокойнымъ, почти безстрастнымъ голосомъ.

Бабушка съ кошачьей ужимкой наклонилась впередъ и просунула въ рукавъ свою желтую руку съ кривыми, цѣпкими пальцами.

— Ты не стоишь, — прошептала она — чтобъ тебя прощали. Скверныхъ дѣвчонокъ сѣкутъ… — Старуха недоговорила…

Маша уставила на нее глубокій и смѣлый взглядъ. Амалія Христофоровна выступила изъ-за бюро, и рябое-лицо этой особы злобно смотрѣло на дѣвочку. Бабинька сунула Машѣ руку, и та беззвучно приложилась къ ней. Вся эта сцена отразилась на больномъ. Онъ съ дѣтской боязнью слѣдилъ за выраженіемъ лица матери, и когда Маша поцѣловала ея руку, продолжительно вздохнулъ. Маша бросилась къ нему отъ бабушки, и на этотъ разъ обвила его шею и нѣсколько разъ поцѣловала.

— Славная ты у меня… — прошепталъ больной. Ему еще что-то хотѣлось сказать, но онъ отъ слабости опустился на подушки.

Бабинька подскочила къ кровати и, схвативъ Машу за рукавъ, отдернула ее.

— Оставь… папеньку тревожишь… ступай на верхъ. Амалія Христофоровна, уведите ее. Николинькѣ почивать нужно. — Старуха посмотрѣла искоса на всѣхъ и особенно ѣдко на внука.

Борисъ стоялъ, облокотясь на бюро; руки его сложены были на груди. Онъ смотрѣлъ на сцену между Машей и бабинькой и, когда Маша приложилась къ рукѣ старухи, онъ вздрогнулъ. Амалія Христофоровна двинулась впередъ; «о прежде нежели она подошла къ Машѣ, та поцѣловала «ще разъ отца въ плечо, обернулась къ Борису и сказала «му полушепотомъ: «пойдемъ на-верхъ, Боря».

Борисъ взялъ Машу за обѣ руки, нагнулся и смотрѣлъ на нее.

Сѣдой господинъ всталъ съ кресла. Бабинька обратила жъ нему свои подслѣповатые глазки.

— Чрезъ два часа? — проговорила она.

— Да, по столовой, — отвѣчалъ онъ ежовымъ семинарскимъ тономъ и, взглянувъ на больнаго, прибавилъ жестко, съ какой-то скверной усмѣшкой: —Спите, да на «пину не ложитесь, а микстурку-то поакуратнѣе…

Больной не шевельнулся и лежалъ съ закрытыми глазами.

Сѣрый господинъ направился къ двери. Бабинька пошла за нимъ и, проходя, сказала внуку:

— Проститесь съ отцомъ. Его нужно оставить. Амалія Христофоровна, уведите же дѣвочку.

Нѣмка взяла Машу за руку.

— Я приду, Машенька, — сказалъ сестрѣ Борисъ и поцѣловалъ ее въ одинъ изъ длинныхъ локоновъ.

Дѣвочка, уходя изъ спальни, еще разъ взглянула на больнаго и, отнявъ руку отъ гувернантки, кивнула головой брату. Тихо, какъ-бы нехотя, вышла она изъ комнаты.

Больной былъ въ забытьи. Борисъ приблизился къ кровати, поправилъ одѣяло и, сложивъ опять руки на груди, простоялъ