Книга Омытые кровью - Сергей Иванович Зверев

не живет русский солдат.

Между тем Раскатов перед выходом распределял, кому что делать. Краем уха я слышал, как он в своей привычно грубой и зримой манере выговаривал своему заместителю:

– Тебе что винтовка, что коромысло, Гордеич. Остаешься на хозяйстве!

Этот самый заместитель носил комичную, на мой непритязательный взгляд, фамилию Первак – ну хоть не Первач, спасибо должен говорить и за это. Был он высок, статен, самую малость полноват и весьма смахивал на персонажа дореволюционного синематографа – встречались там такие герои-любовники, которым, в порыве страсти заламывая руки, падала в объятия Вера Холодная. Он единственный был при параде – то есть в военной форме, перетянутый портупеей, с положенными по должности тремя шпалами в малиновых петлицах, и выглядел истинным воином-защитником. Поэтому слова начальника отдела о его сомнительной боевой готовности резко диссонировали с мужественным обликом.

Я б взорвался фейерверком от такого пренебрежения своими боевыми достоинствами и разбился бы в лепешку, чтобы доказать обратное. Но по Перваку было видно, что воробей он стреляный, в бой не рвущийся, и оставаться на хозяйстве его устраивало гораздо больше, чем лезть под пули. Поэтому он только кивнул:

– Не волнуйся, Максимильян Данилович. Не подведу.

Впрочем, под пули лезть никто зазря не собирался. Раскатов утверждал, что знает этот хутор и подходы к нему как свои пять пальцев. А также хорошо знает нрав бандитов. Пока мы доберемся до цели, они там перепьются, уверенные в своей недосягаемости для органов охраны завоеваний революции. И тогда можно брать их тепленькими.

Полдороги мы проехали на видавшем виде грузовичке непонятной марки, принадлежащем отделу милиции. И вот теперь топаем между болот, ельников и березок. И с каждым шагом наш удалой настрой нравился мне все меньше.

Лезть с настырными советами к начальству я не собирался. Поскольку сам тут даже не без году неделя, а без суток час.

Банда Шустова была главной головной болью не только уезда, но и всей области. Сам Атаман был из тех неисправимых сволочей, которые твердо решили свою жизнь посвятить тому, чтобы испортить жизнь другим, в нашем случае – ненавистным ему советским людям. Бывший царский прапорщик гражданского призыва, отмеченный боевыми наградами еще за Мировую войну, он отчаянно воевал с советской властью и прославился удивительными даже для белой сволочи зверствами в отношении тех, кого он считал бунтующим быдлом и кого у нас принято называть народом. Где он только не отметился после Гражданской войны. И в Средней Азии побывал, с басмачами обнимался и ужас сеял среди мирных дехкан и представителей советской власти. И в Тамбовском восстании поучаствовал – жалко, наша дивизия его не повстречала, тогда волки давно бы его косточки обглодали. В позапрошлом году засветился в крестьянских волнениях в Поволжье и отметился там привычным кровавым следом. В общем, наш пострел везде поспел. А чуть больше года назад принесло его в эти края. И он уже успел снова прославиться жестокими убийствами. Взял кассу в Семиречном районе. Устраивал налеты на колхозы и сельсоветы. Запугивал людей. Вылезал на свет божий, кусал ядовитыми зубами и, как кикимора, скрывался в болотах и лесах.

Кстати, Углеградск Шустову вовсе не чужой. В Гражданскую войну наводил здесь шорох в составе казачьего карательного отряда, оставившего о себе страшную память.

Чего он хотел достичь сейчас? Для свержения большевиков сабель у него маловато. Тогда что? Хотя это неважно. Узнаем, когда поймаем.

В общем, противник у нас был серьезный. А шли мы расслабленно. О чем я все же высказался начальнику – мол, по науке нужно боевое охранение, проработанные сигналы оповещения и прочие премудрости. И вообще движемся слишком быстро.

– Не умничай, – отмахнулся Раскатов, положив ладонь на деревянную кобуру с «маузером». – По твоей военной науке за неделю не доползем. У нас все проще. Бросок, атака, результат!

Дорога петляла, сужаясь в тропинку, пропадая вообще и возникая вновь. Чаща становилась все гуще, кустарник все плотнее. А настроение – все тревожнее. И сжимал я карабин все крепче.

И как всегда в таких походах, долбила одна мысль – лишь бы не нарваться на противника не вовремя. Могли столкнуться лоб в лоб, тогда не вовремя будет для обеих сторон. Но самое страшное – это засада. Это уже крайне не вовремя, и именно для нашей стороны.

Сколько лесов и болот мною пройдено, в скольких засадах ждал врага, а сколько засад вскрыл. Тут просто навыков и опыта недостаточно. Тут чутье нужно. Вот и напрягал я его. И это чутье сигнализировало, что вылазка наша чреватая и дурацкая.

Совсем узкая тропа, почти исчезнувшая, вдруг стала расширяться и запетляла в сгустившемся лесу.

– Уф, – притормаживая, вытер вспотевший лоб Раскатов. – До цели рукой подать. Там рассредоточимся. Вперед!

Я кивнул. И тут как электрический ток меня ударил. Впереди будто пустота образовалась, всем нутром ее почувствовал. Такой разрыв в ровной лесной ткани.

В таких случаях я начинаю сначала действовать, а потом думать. Сколько раз проделано мной такое, вбито в печенки до стремительного автоматизма. Вскидываю карабин. Передергиваю затвор. Луплю куда-то в кусты – на кого бог пошлет. А потом отталкиваю плечом начальника, сшибая его с ног.

Оглушительно грохают в тишине леса почти одновременно два выстрела – мои и вражий. В густом кустарнике прямо по ходу кто-то начинает дико визжать. Я падаю на землю, окатываюсь в сторону и кричу:

– Засада! Ложись! По укрытиям!

Но это уже и так понятно всем. Кто пошустрее и поопытнее, те рассредоточиваются, прячутся за деревья и в складках местности. Другие катастрофически запаздывают. И их настигают пули.

В лежачем положении я достаю гранату. Привожу ее в боевое состояние. Приподнимаюсь. Ну что, вперед!

Пробегаю с десяток метров. Снова падаю, когда вокруг начинают свистеть пули. И бросаю гранату.

Потом опять стрельба. Но уже не такая азартная. И неожиданно все заканчивается. Обрушивается тишина. И только слышны стоны.

Враг ушел. Испугался. Он был намерен истребить нас, пользуясь внезапностью. Но не срослось. Им не повезло, что на их пути встал рыцарь без страха и упрека уполномоченный Большаков, в первый день вышедший на службу и сразу попавший как кур в ощип.

Пора подсчитывать потери и трофеи. К счастью, мы победили. У нас один с ранением средней тяжести и двое с легкими. Еще несколько царапин. Раскатова черкануло по черепу, но лишний шрам его уже не испортит. Благо череп цел, только кожу рассекло. Это была та самая первая вражеская пуля, которая бы прибила его, если бы я не толкнул.

Нападавшие бежали, при этом позорно оставили своих товарищей, точнее, соучастников. Один валялся бездыханный,