Книга Марь - Татьяна Владимировна Корсакова

организм, и могла перечислить все эти составные части на латыни. Она бы пригодилась на фронте! Она могла бы стать сестрой милосердия в мире, где почти не осталось милосердия. Но баба Марфа сказала «нет».

— Если хочешь уйти, забирай ее с собой. — Баба Марфа кивнула на сидящую у окошка Катю. — Вдвоем пришли, вдвоем и уходите. Мне она не нужна.

Эта бессердечная старуха говорила, не понижая голоса, не щадя ни Стешу, ни Катюшу. Ей было все равно, что с ними станется. Ей было все равно, но Стеша не могла рисковать жизнью младшей сестры и поэтому осталась. Только поэтому.

— А если останетесь, — баба Марфа словно читала ее мысли, — если останетесь, будете слушаться. Жить будете по моим правилам. Уяснила?

Она вперила тяжелый взгляд в Стешу. Захотелось отшатнуться или хотя бы зажмуриться, хоть как-то защититься от этого недоброго и колючего взгляда, но Стеша осталась недвижимой и молча кивнула в ответ.

— Правила у меня простые, — продолжила баба Марфа, а потом вгляделась в серую муть за стеклом и сказала задумчиво: — Зима закончилась.

Наверное, этот факт что-то значил, но Стеша пока не могла понять, что именно. Она вообще мало что понимала из правил этого дикого деревенского мира.

— Зима на исходе, — припечатала баба Марфа и отошла от окна. — Болото скоро откроется.

Это прозвучало так странно, так сказочно. Словно бы болото было дверью, которая вот-вот должна открыться. Стеша слушала молча, не перебивала. В конце концов, от этого зависело их с Катюшей будущее.

— На болоте свои правила. Ты их не знаешь. И не узнаешь никогда.

— Я узнаю.

— Молчать! — Баба Марфа сощурилась, и Стеша прикусила язык.

— Эти правила не для всех. Слезами и кровью они написаны, Стэфа. К болоту близко не суйся. Сама не суйся и малую не пускай. Смотреть за вами мне некогда.

Болото… Да что ж страшного было в этом болоте? Белое, заснеженное, непроглядное. Сосенки да осинки. По краю крепкие, а дальше все более чахлые, едва ли не ниже кустов с черными мертвыми листьями на корявых ветках. Земля крепкая, по снежному насту птичьи и заячьи следы. И еще ее, Стешины. Далеко она тогда не ушла. Не потому, что испугалась, а потому, что было скучно брести по этому белому неровному полотну. И тогда они слепили с Катюшей снеговика: вместо носа воткнули ему еловую шишку, на голову приладили венок из еловых лап, а на шею — Стешин полосатый шарф. Снеговик получился забавный. Катюша обнимала его круглое пузо и смеялась. А потом пришла баба Марфа с лопатой и прямо на глазах у Катюши снесла снеговику голову, сдернула с обезглавленного туловища шарф, разбурила, растоптала рыхлое нутро, велела:

— Метлу принеси!

Ее голос звучал ровно и равнодушно. На всхлипывающую Катюшу она даже не смотрела.

— Зачем? — спросила Стеша одновременно растерянно и зло. — Зачем вы так?! Это всего лишь снеговик!

— Метлу принеси, — прошипела баба Марфа. — Быстро!

Стеша попятилась, схватила Катюшу за руку с такой силой, что сдернула шерстяную рукавичку с ее ладошки. Катюша упиралась, не хотела идти, пришлось тянуть ее к дому на буксире. Дома Стеша стащила с сестры вторую рукавичку, размотала крестом завязанный на груди пуховый платок, сняла шубку и валенки, усадила на табурет перед жарким печным боком, торопливо чмокнула в мокрую от слез щечку.

— Катюша, не плачь. Я сейчас! Я тебе его потом нарисую.

Наверное, нужно было успокоить сестренку прямо сейчас. Но баба Марфа ждала метлу. Но баба Марфа предупреждала насчет правил. А Стеша боялась разозлить ее еще сильнее. Не из-за себя боялась, а из-за Катюши.

— Я сейчас! Я быстро!

Она выбежала на мороз, схватив стоящую в сенях метлу: черные, словно обгоревшие, прутья на белом, как кость, черенке.

Баба Марфа молча забрала у нее метлу, принялась деловито ровнять снежный наст, уничтожать останки бедного снеговика. Еловую шишку она сунула в карман телогрейки, а венок из веток разорвала в клочья и отшвырнула прочь колючие ошметки.

— Вон пошла! — сказала, не оборачиваясь и не глядя на Стешу. — В дом! — Припечатала, словно молотком ударила.

Стеша попятилась, а потом развернулась и побежала к дому. Как будто она была не взрослой двадцатилетней девушкой, а маленькой напуганной девочкой. Как Катюша.

Катюша не сидела у печки, а взобралась на стул у окошка и прижалась носом к стеклу, всматриваясь в наползающую с болота мглу. Стеша встала рядом, взглянула в окно. Она думала, что баба Марфа идет следом — гневная фурия с метлой. Но баба Марфа занималась чем-то куда более важным и бессмысленным. Она притаптывала снег валенками, двигаясь неспешно и целеустремленно. Издалека это было похоже на детскую забаву. Стеша и сама развлекалась так еще пару лет назад, когда притаптывала снег мелкими шажками, превращая свой след в подобие автомобильного. Стопы нужно было ставить елочкой, и тогда получался след от трактора. А что делала баба Марфа? Стеша сощурилась и точно так же, как Катюша, прижалась носом к холодному стеклу.

Баба Марфа притаптывала снег, медленно двигаясь вперед и в сторону. За ней оставался не след от протектора, а нечто совсем другое, извивающееся по-змеиному, длинное и опасное. Закончила она почти в том же месте, с которого начинала. Теперь на белом снегу отчетливо выделялся след змеи. Огромной змеи, кусающей себя за кончик хвоста. В то место, где у снежной змеи должен был быть глаз, баба Марфа с размаху воткнула еловую шишку. А потом распрямилась и посмотрела на Стешу.

Она не могла видеть их с Катюшей за прихваченным морозом стеклом, но Стеша кожей чувствовала: старуха смотрит именно на нее. И от этого недоброго взгляда волосы на загривке вставали дыбом.

— Пойдем. — Стеша сняла Катюшу со стула и поставила на пол. — Пойдем, я нарисую тебе нового снеговика.

Катюша протестующе замотала головой, личико ее сморщилось. Это были первые предвестники слез.

— Тогда сказку! Давай я расскажу тебе сказку о храбром снеговике, который обхитрил злую