Книга Вовка – центровой – 6 - Андрей Готлибович Шопперт

протирая белую руку полотенцем и покачивая короткостриженой головой, остановился бывший завхоз МВД перед Вовкой.

— Не знаю. А чего, так что ли жить? Вечно перемазанный мелом весь. И надоело мне спать ноги высунув через прутья спинки, — Вовка тоже мазнул рукой по стене, посыпался мел на пол, а рука стала такой же белой, как у директор «Уюта». Теперь вдвоём полотенцем оттирали.

— Добро. Мы твою задумку с кроватью оценили. Необычно. Просто и необычно. Завтра закончим для тебя по спецзаказу длинную. А с этим антиквариатом что? — Пётр Ильич пошатал заскрипевшую красоту бронзовую.

— А можно её где-нибудь у вас на складе пристроить до приезда генерала? Вдруг он захочет вернуть её вместо моей задумки.

— Пристроим. В разобранном виде места не много займёт, только нет дураков это убожество на твою задумку менять. У меня уже на полгода вперёд очередь на эти кровати выстроилась.

Ничего экстраординарного Челенков не выдумал. Просто нарисовал обычную кровать, что стоит в любой квартире в двадцать первом веке. Две спинки, соединённые досками, фанера на подложку и пружинный матрас. Марина его рисунок превратила в чертёж, а резчики всякие розочки и купидончиков вырезали на спинках. Покрасили белой эмалью спинки, купидонов с цветочками бронзовой краской подзолотили. Ничем не хуже итальянских из будущего получилось. Чуть сложнее с пружинным матрасом, но кресла и диваны в СССР делали, так что изобретать велосипед не пришлось. Вместо поролона взяли не сильно толстый матик, набитый конским волосом.

Вовка изобретал кровать, для себя, устал спать с голыми ногами, просунутыми через прутья спинки генеральского раритета, привезённого из фатерланда. И оказалось, что богатеньким людям его кровати нравятся больше антикварный железок скрипучих, пришлось в кооперативе «Уют» ещё один цех открывать. Даже два. Изготовление матрасов требовало швей и по материалу, и по коже.

— Пётр Ильич, а вы с покупателей не пробовали вымогать старые железные кровати? — узнав о таком нашествии покупателей наморщил лоб Челенков.

— Зачем? В металлолом сдавать? — хмыкнул тогда бывший полковник.

— А…

— Стоп! Ну и жук ты Фомин! Ну и жук! Ремонтировать и продавать желающим. Эти железяки тоже, кто победнее с руками оторвет, а уж такую как у тебя с двумя руками. Ох, и жук. А только зачем их хозяевам нам отдавать? Они их сами продать могут?

— Ну, не думаю, что Симонов с Серовой, например, будет кроватями торговать. Ему проще, если вы эту сами установите, а его старую заберёте. И потом можно опцию сделать, кто сдаёт старую железную кровать, тот продвигается в очереди вперёд.

— Фомин, я же думал, что тебя к нам из коммунистического завтра прислали, так ты на наших пацанов не похож. Ошибся. Ты американский шпион!

— Меня сам Абакумов… с Власиком проверяли.

— Не поспоришь. А всё одно ты странный комсомолец. Мне бы такое в голову просто не пришло. А я сам знаешь, где работал, и как раз меня там жуком обзывали. А я блоха рядом с тобой. Ты просто жук-олень.

Уходя утром из квартиры второго мая, Фомин тяжело вздохнул. Разрушать не строить. Тут и действительно на неделю работы с этой побелкой стен. Известь на мел не ложилась. Пришлось отдирать штукатурку и штукатурить заново.

Самое плохое в этом ремонте, что клады генеральские приходилось всё время перепрятывать сначала. Пока, наконец, он все эти золотые монеты и картины с фарфорами не перевёз на время в домик к Третьякову в Красногорск.

Событие шестое

Сегодня сорок минут провёл на беговой дорожке, возможно завтра попробую её включить.

Телевизионщики прибыли на стадион Динамо чуть ли не раньше Фомина, а он к восьми часам приехал. Матчи матчами, съёмки съёмками, а утреннюю тренировку Молодёжки никто не отменял. Матч исторический назначен на четыре часа вечера, а, значит, второй тренировки не будет, так что утреннюю Челенков решил провести серьёзную, до потери пульса, чтобы народ не расслаблялся.

Прибыл, а на стадионе уже дым коромыслом. Синявского, который должен вести телевизионный репортаж среди этих товарищей не оказалось. Это были техники, электрики, распорядители всякие с осветителями и прочие подсобные рабочие. Руководил новаторами суетливый мужик в берете на лысой почти голове. Берет такой чёрный чегеваровский. Почему лысый, в смысле, как Вовка определил, что лысый, а просто этот чегеваровец через каждую минуту его снимал и пот с лица вытирал, потом бил о ногу и снова надевал. Вот в эти минуты лысина и поблёскивала в лучах восходящего солнца.

Камеры было две. Одну телевизионщики решили поставить на гаревой дорожке почти по центру поля, а вторую недалеко от одних из ворот. И тут началось. Оказалось, что эти идиото-патентато, ну электрики на стадионе Динамо не подвели электричество ни к гаревой дорожке, ни к воротам. Дебилы конченные. Начали служители неизвестной в Греции музы раскручивать привезённые с собой кабеля и цеплять к проводам, что вели к прожекторам на углах стадиона. Проделывали прибывшие на Динамо кудесники голубых экранов это громко самовыражаясь и с предпочтением не совсем нормативной лексики. Естественно, длины кабелей не хватило. А у идиото-патентато одни сплошные обрывки, и нет стометровых кабелей. Начали скручивать из кусков, под мат и заламывание рук главного у киношников. Берет лоск потерял быстро, как и форму.

И тут приехала на стадион конкурирующая контора. Съёмки фильма про футбольные финты подходили к концу, осталось снять несколько эпизодов на самом стадионе, и игру Динамо с какой-нибудь командой, где Фомин должен продемонстрировать свои финты в деле — в игре. Если честно, то Вовку выбор матча смущал. Финты против костоломов — защитников из ЦДКА — это квест. Можно из него целым и не выбраться. Ноги оставить на поле. Кроме того — это же, как ни крути, лучшие защитники страны, и «обмануть» их в разы сложнее, чем какую ни то команду из Прибалтики.

— Может следующую игру снимите? — подошёл забоявшийся Вовка к режиссёру.

— Не ищи, Фомин, лёгких путей в жизни. Народ у нас грамотный и поймёт, что ты против слабаков свои финты крутишь. А ты вот против настоящих мастеров изобрази. Другой эффект. Согласен? — и грозно на Вовку чёрными глазами зырит, извечной тоски еврейского народа Челенков в них не узрел. Узрел вызов, подначивание, смешинку. Врут про тоску писатели. Или она позже появится, когда сбегут с Родины в поисках лучшей жизни и найдут вечную войну.

— А если не получится? — не то, чтобы