Книга Исторические силуэты - Станислав Отв. ред. Васильевич Тютюкин

неравенства отдельных классов или групп населения»{27}.

С большой неохотой{28}, ясно представляя себе всю тяжесть и, главное, бесперспективность борьбы за свои идеалы в реакционном Государственном совете, Вернадский тем не менее согласился баллотироваться и был избран в состав Академической группы. Вокруг нее объединилось 17 человек, политические убеждения которых были близки к кадетским{29}.

Группа эта встала сразу же в оппозицию к большинству Государственного совета. Члены ее — В. И. Вернадский, А. А. Шахматов, А. С. Лаппо-Данилевский и др. — в ответ на речь царя оглашают в общем собрании Совета свой специальный адрес (программу), в котором требуют амнистии политическим заключенным, «широкого просвещения народных масс на основе всеобщего обучения», «коренного разрешения аграрного и рабочего вопросов», «равенства всех граждан перед законом, равноправия всех народов, населяющих Россию, и реорганизации местного самоуправления на началах самодеятельности»{30}.

Особенно великого гуманиста волнует вопрос о смертной казни, отмены которой он требует и в Совете, и в публичных выступлениях в печати. «Вчера обсуждался вопрос о смертной казни, — пишет он жене 26 июня 1906 г., — и, боже, что там творилось! Сегодня выборы комиссии, я, вероятно, войду в нее, т. е. мы добились права самостоятельного избрания. Соглашение невозможно, и на следующей неделе придется выступить с решительным открытым и публичным ответом. Может быть, скоро придется и уйти из Государственного совета»{31}. Вопрос этот для Вернадского настолько важен, что за два дня до этого письма он предупреждает Наталью Егоровну: «…если вопрос о смертной казни провалится — я думаю, уйдем…»{32}

Через две недели, 10 июля 1906 г., он публикует в кадетском официозе «Речь» статью «Смертная казнь». «Сотни казней, сотни легально и безнаказанно убитых людей в течение немногих месяцев, в XX веке, в цивилизованной стране, в образованном обществе! Если бы нам сказали об этом как о возможном и вероятном несколько лет тому назад, мы сочли бы это дикой фантазией. Когда в некоторых кругах русского общества перед наступлением революции носился страх ее кровавых дел, этот страх обращался в сторону революционеров. Революция пришла, и оказалось, что правительственная власть стоит далеко впереди их, что на ее совести несравненно больше крови и больше убийств… И занесенная кровавая рука власти не останавливается. Правительственный террор становится все более кровавым..

Это орудие должно быть отнято у власти. Смертная казнь должна быть бесповоротно и окончательно отменена. В защиту ее не слышно никаких разумных доводов, ее сторонники молчат — в них говорит лишь чувство отмщения и возмездия, лишь рутина и умственная беспомощность»{33}.

После роспуска I Государственной думы 8 июля 1906 г. и приостановки заседаний Государственного совета вся Академическая группа подает в отставку. Затем один из ее членов — Д. И. Багалей снимает свою подпись. «В общем, он боится — чего — совершенно нельзя уразуметь. Как это тяжело видеть — людишек», — комментирует поведение своего трусливого коллеги Владимир Иванович{34}. Вскоре состоялись новые выборы Академической группы, и Вернадского вновь выбирают ее членом.

Наступившие годы реакции делают жизнь все более тягостной. 14 января 1908 г. в газете «Речь» Вернадский пишет: «Страна залита кровью… Все держится одной грубой силой»{35}. Активная деятельность в Государственном совете становится невыносимо трудной. Остается, как и всегда в годы безвременья, одна отдушина — «чистая наука». Но и на нее чугунная пята самодержавия давит безжалостно, сокрушая все и вся. Министр просвещения (!) Л. А. Кассо в феврале 1911 г., проявляя особую ретивость и услужливость, в нарушение Университетского устава увольняет с профессорских должностей подавших в отставку со своих административных постов ректора А. А. Мануйлова, помощника ректора М. А. Мензбира и проректора П. А. Минакова. «Эта мера поразила, как гром, — писал Вернадский. — При таких тяжелых обстоятельствах, не видя никакой возможности найти выход, удовлетворявший их представлениям о человеческом достоинстве и чести 21 профессор Московского университета подал в отставку. За ними последовал ряд приват-доцентов и других преподавателей. Из Московского университета ушло более 100 преподавателей — случай неслыханный в истории высших школ, — почти треть его состава учительских сил»{36}. Разумеется, что среди лучших и честнейших был и В. И. Вернадский. С любимым преподавательским делом было покончено, и, казалось, навсегда! Вернадский переезжает в Петербург работать в Академии наук, членом которой он был с 1906 г.

Царские власти, не забыв обиды, исключили его из Государственного совета, членством в котором он и без того тяготился. Но нет худа без добра! Вынужденное и неблагодарное членство в Государственном совете дало возможность ученому ознакомиться с «государственной элитой» самодержавия и по достоинству оценить ее. «Вереде белой (эмигрантской. — К. Ш.) молодежи, не видевшей старого режима, — вспоминал в 1924 г. Вернадский, — происходит его идеализация. Им кажется, что во главе власти стояли люди, морально и умственно головой выше окружающего… И передо мной промелькнул Государственный совет, где я мог наблюдать отбор «лучших» людей власти… Внешность была блестящая. Чудный Мариинский дворец, чувство старых традиций во всем строе обихода, вплоть до дворецких, разносивших булочки, кофе, чай, на которые набрасывались, как звери, выборные и назначенные члены Государственного совета. Несомненно, среди них были люди с именами и большим внутренним содержанием, такие, как Витте, Кони, Ковалевский, Таганцев и др. Но не они задавали топ. Не было тех традиций у сановников, здесь собравшихся, какие были в такой красивой форме у дворецких, — не было ни espirit du corps[1], ни блеска знания и образования, пи преданности России, ни идеи государственности. В общем — ничтожная и серая, жадная и мелкохищная толпа среди красивого декорума… Помню один разговор с Д. Д. Гриммом, когда мы возвращались из заседания (Совета). Ему больше нас, обычных членов оппозиции, пришлось сталкиваться лично с членами Совета. Он был совершенно потрясен циничным нигилизмом этих людей, которые были готовы пожертвовать всем для того, чтобы «устроить» своих детей, получить лишние деньги… Их интересы и их мысли все были направлены главным образом в эту сторону… И эти министры последних лет — да и раньше — Горемыкин, князь Н. Голицын, Протопопов, Щегловитов… Какой ужасный подбор!..»{37}.

Однако активное участие в общественной жизни и интерес к проблемам высшей школы окончательно у Вернадского никогда не исчезали. В сентябре 1917 г. один из приютинцев, академик Сергей Федорович Ольденбург, бывший в то время министром народного просвещения во Временном правительстве, предложил Вернадскому пост товарища министра, заведующего отделом высшей школы. Он согласился и энергично принялся за подготовку реформ и планирование новых университетов (при нем был открыт Пермский университет) и региональных отделений Академии паук (в Грузину на Украине и в Сибири).

После Октябрьской