Книга Прошедшее время несовершенного вида… и не только - Гриша Брускин

восемнадцать часов – с кукушками и без. Спать было невозможно: часы били в разное время.

Однажды Моисей послал моей теще поздравительную открытку на старый Новый год: «Дорогая Сафочка, никакие большевистские указы не могут изменить ход природы».

И подписался: «Твой старый пердун Моисей».

Когда мы собрались эмигрировать в Израиль, он позвал Алесю к себе и сказал:

– У меня кое-что еще сохранилось. Я тебе дам с собой.

Совет

В детстве мою жену Алесю очень любила соседка по коммуналке Таисия Петровна, которую муж называл «моя боевая подруга».

Таисия Петровна спросила Алесю:

– Тебя еврейкой-то дразнят?

– Нет, – ответила она.

– Будут дразнить, скажи «сам еврей», а еще лучше, скажи «жид», – посоветовала боевая подруга.

Полукровка

Однажды Алесин брат Миша, вернувшись от соседей, важно сообщил, что, оказывается, он – полукоровка.

Встав перед зеркалом, Миша делил свое отражение то по вертикали, то по горизонтали, пытаясь определить, где спряталась коровка.

Страшное слово

Миша пришел со двора и поведал Алесе на ухо, что знает страшное слово «ёбать».

Говёновна

Алесин родственник Иосиф жил в Польше.

Семья погибла, когда немцы вошли в город.

Он, маленький мальчик, находился в летнем лагере и спасся.

Не говоря ни слова по-русски, Иосиф скитался, прятался и в конце концов попал в детдом.

Моя теща разыскала его в 60-е годы в Москве.

Когда настало время его приемной дочери получать паспорт, она закатила истерику, что не хочет быть Иосифовной.

Рассерженный отец бегал по дому и восклицал:

– Она не хочет быть Иосифовной! Она Говёновной хочет быть!

Третьего, по мнению Иосифа, было не дано.

Творческое вдохновение

Мне попался в руки журнал «Польша».

Листая, я наткнулся на фотографию голой девушки со спины. Под картинкой стояло название «Весенний акт».

Воодушевившись, я быстро срисовал девушку.

Мне показалось этого явно недостаточно.

Силой творческого вдохновения юный художник-исследователь проник вглубь пространства и в волнении смело взглянул на девушку спереди.

Создав вторую версию «Весеннего акта», я припрятал альбом.

Моя старшая сестра Люся обнаружила криминальный тайник и пригрозила рассказать родителям.

Прелести побледнели, но не исчезли

Собираясь показать работы в художественной школе, я извлек «Весенний акт».

Мастерство второй версии было очевидным. Я был в нерешительности.

Наконец, взяв резинку, скрепя сердце, я стер девушкины прелести, оставив голову.

Прелести побледнели, но не исчезли.

Пришлось пустить в дело ножницы.

У Диды на дне рождения

У Диды на дне рождения я встретил мальчика, Гришу Дорфмана.

Гриша важно сообщил, что ходит в художественную школу. Я загорелся и стал просить взрослых отвести меня туда.

Школа находилась далеко, возле московского Планетария. Родителям было не до того.

Прихватив папку с рисунками

Через пару лет, прихватив папку с рисунками, я тайком от взрослых отправился к Планетарию.

Увидев рисунки, директор школы, бывшая вхутемасовка Наталья Викторовна, улыбнулась и погладила меня по голове.

Я был принят.

Свежесть искусственного винограда

Первый мой преподаватель в художественной школе, старичок Владимир Иванович, был, видимо, поклонником голландской живописи семнадцатого века.

Он ставил нам задачу – передать акварелью поверхность шелковой драпировки в складках, блики на стеклянных бокалах, наполненных подкрашенной водой, служившей вином, свежесть сбрызнутого водой искусственного винограда в фарфоровой вазе.

Преподаватель ушел на пенсию, и появился новый – Гурвич Иосиф Михайлович.

Пришелец лихо прикладывал руку, исправляя мои рисунки и живопись. Когда он отходил, стоило труда восстановить все, как было.

Я хранил верность Владимиру Ивановичу.

Один раз я решил показать Гурвичу, что при желании легко могу сделать, как ему хочется.

Иосиф Михайлович, показав на наиболее удавшийся кусок в новой работе, сказал:

– Дай Бог, чтобы ты всегда так писал.

Я ему поверил.

Что пережили Рина Зеленая и Наталья Викторовна

Обстановка в школе, располагавшейся в красивом старом особняке, была домашняя.

Я ходил в любимчиках.

Когда у меня получался рисунок, Наталья Викторовна в накинутой на плечи шали подходила и целовала меня в лобик.

Если ей казалось, что я плохо выгляжу, она звонила родителям и просила, чтобы меня получше кормили.

Подруга директрисы – актриса Рина Зеленая с неизменным орденом Ленина на платье – обычно приходила на просмотры работ учащихся.

Однажды я услышал, как, глядя на мои акварели, она сказала:

– Да, все это мы пережили в начале века.

Я терялся в догадках: что именно пережили Рина Зеленая и Наталья Викторовна?

Ненадежная профессия

Мой отец хотел, чтобы я пошел по его стопам, занялся серьезным делом и стал доктором технических наук.

Испытывая пиетет перед искусством, он тем не менее считал, что художник – ненадежная профессия для сына.

Мне же с детства хотелось делать все вопреки ему: я изменил ударение в фамилии с Бруски́н на Бру́скин, придумал категорически другую подпись.

Терпеть не мог технические науки.

Решив, что дело далеко зашло, отец пришел в школу и попросил Гурвича объяснить мне, что у меня нет способностей заниматься искусством.

Преподаватель отказался.

После уроков

Я учился в восьмом классе художественной школы.

На занятиях нам позировала для портрета высокая девушка со свежим цветом лица лет восемнадцати. Учитель обратил наше внимание, что натурщица очень красива.

Она мне приветливо улыбалась.

После уроков я вызвался проводить ее домой.

На прощание она вдруг по-настоящему поцеловала меня в губы.

Получив первый в жизни поцелуй, взволнованный, я вернулся домой и тотчас побежал в ванную.

До утра я беспрерывно чистил зубы и полоскал рот марганцовкой. Мне казалось, что с поцелуем в меня вселились ужасные чужие девушкины микробы.

Я был достойным внуком бабушки-фармацевта.

Гриша, ты слышишь?

Как-то вечером я пришел в гости к матери моей соученицы Галине Григорьевне, давшей мне впервые в жизни почитать Библию.

Стены дома украшали египетские обереги из раскопок и русские иконы. Приглушенно звучала музыка. «Страсти по Матфею» Иоганна Себастьяна Баха.

На столе стоял четырехгранный венецианский фонарик с цветными стеклами и «светил во тьме».

Меня пригласили сесть. Лица сидящих за столом были окрашены каждое в свой цвет – красный, зеленый, синий и желтый.

Хозяйка дома, обложившись древними фолиантами, составляла гороскопы для присутствующих.

Поздно ночью, провожая меня к двери, Галина Григорьевна, смотря через мои глаза в космические дали, медленно и внятно спросила:

– Гриша, ты слышишь?

Я растерялся и молчал. Я абсолютно