Книга Подменная дочь клана Огневых - Галина Мерзлякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сегодня физкультура была, — тактично постаралась навести Сашку на мысль, что мне не до баскетбола, — Да и я только вернулась.
— Ну, сравнила: физкультура с ними и баскетбол с нами. — белозубо рассмеялась Сашка, тряхнув короткими русыми волосами.
Я пыталась. Я честно пыталась. Пыталась выглядеть несчастной и усталой. Пыталась донести до Сашки сто и одну причину, по которой я не хочу играть. Апеллировать к тому, что расстроенная, и передо мной маячит олимпиада по математике. Но нет, по мнению Сашки, всё это решается хорошей игрой в баскетбол. Чёрт с ней.
— Дай хоть переоденусь, зло в юбке.
— Я в брюках, — отрезала Сашка и потащила меня играть.
Играли трое на трое. Когда я увидела противоположную команду, глаз нервно дёрнулся. Нет, а кого ещё я ожидала? Пашка’Прости Господи' и Димка «Твою ж дивизию» хорошо известная в приюте сыгранная пара. Прозвищами ребята были обязаны бабе Глаше и Павлу Николаевичу, нашему социальному педагогу. В различные переделки и передряги они попадали с завидной регулярностью. Конечно, кое-какие шансы на победу у нас были. Всё же с той стороны ещё был Зося — мелкий, щуплый, очень юркий очкарик, вроде как не друживший со спортом. С нашей стороны я, Мишка и Сашка. Из хорошего — Сашка и Мишка тоже были хорошо сыгранной парой.
— Может, мы с Зосей в сторонке посидим? — Осторожно предложила я. Но нет.
Поиграли хорошо. Даже счет, с которым мы продули, оказался не таким уж и разгромным. Подозреваю, у нас даже был шанс победить или сыграть вничью, если бы не неожиданный визит Павла Николаевича у которого были вопросы к Пашке и Димке, те отвечать не жаждали и вышли в окно. Мы же с оставшимися сделали вид, что не заметили, как наш соц педагог последовал их примеру.
Воспользовавшись тем, что Сашка выплеснула свою неуемную энергию и отстала от меня, я пошла наверх, в спальню. Хотелось наконец-то переодеться, принять душ и расслабиться.
— Яшина, — я вздрогнула. Вообще-то, о наличии у меня фамилии я вспоминала редко, тем более обращался ко мне так только один человек. Юлианна Сергеевна Соболева, в тесных приютских кругах больше известная как Мымра, очень любила проводить долгие душещипательные воспитательные беседы, что собственно и было частью её работы, в конце концов, зам директора по воспитательной работе. Она была той ложкой дёгтя, которая портила весь мёд.
— Ты посмотри на себя, — завелась она с пол-оборота, тыкая в меня пальцем с длинным нарощенным ногтем, похожим на клюв какой-то птицы. — Ты как выглядишь⁈ Как оборванка какая-то⁈ Ты же девочка! — день определённо не задался, вздохнула я, разглядывая перст указующий. В разводах лака на дёргающемся от возмущения пальце угадывалась какая-то абстракция. Хотелось перехватить, зафиксировать, и рассмотреть поподробнее, как стереоскопические картинки из детских журналов. Их надо было смотреть как-то по-особенному, чтобы увидеть хоть что-то, кроме рябящих в глазах значков. С ногтем получалось так же. Над ухом Юлианна Сергеевна продолжала разоряться про внешний вид, манеры и поведение. Монолог был знаком от первой до последней буквы и не требовал к себе особого внимания, главное — вовремя поддакивать и кивать. Надолго нашего зама по воспитательной работе обычно не хватало.
Из своего отрешённого состояния я вывалилась неожиданно резко, услышав:
— Ты должна быть благодарна графу и графине, что хотят тебя удочерить. Кто ты сейчас? Безродная девка без каких-либо жизненных перспектив! А статус дочери графа, пусть и приёмной, это уже совершенно иное! Какая тебе разница — приёмная, родная…
Я вскинулась. Под моим равнодушным, холодным взглядом мымра резко заткнулась и попятилась. В воздухе ощутимо становился холоднее, а атмосфера — напряжение. Во мне росло что-то странное, непередаваемое. Чувство, которому я не могла подобрать названия, росло и росло, сжимая грудную клетку, мешая дышать, и вот-вот грозило выплеснуться наружу, сметая всё на своём пути. Глаза затягивало красной пеленой. Я с такой силой сжала кулаки, что ногти впились в ладонь. Каждой своей клеточкой, каждой частичкой я ненавидела женщину, стоящую передо мной. В голове приносились бесчисленные упрёки, скрытые оскорбления, издёвки, бесконечные нотации. Как же я её ненавижу. На губах медленно появилась улыбка. Я так её ненавидела, что если бы её просто не б…
— Мира, — на меня словно вылили ушат холодной воды. Я вздрогнула, зябко передёрнула плечами. В голове гудело. Тошнило. Мной овладела такая слабость, словно я двадцать километров пробежала. Перед глазами всё плыло, и постоянно мельтешили чёрные мушки. Я сделала шаг назад. Пошатнулась. Пошарила рукой в поисках опоры и вдруг поняла, что меня держат. Обернулась и с удивлением увидела Павла Николаевича.
— Ну, я пойду, — услышала голос мымры и с удивлением обнаружила, что женщина оказалась какой-то испуганной, какой-то растрепанной. Она совершенно не походила на ухоженную и властную заместительницу директора, которая ходила по приюту, словно здесь ей было дозволено все.
— Идите, Юлианна Сергеевна, идите, — покладисто кивнул Павел Николаевич и обратился уже ко мне, — И мы, Мира, пойдем. Давай-ка, милая, пошли.
Ноги не слушались и заплетались, я их почти не чувствовала, словно они из ваты. Идти я могла, только опираясь на руку Павла Николаевича. Хорошо еще, что его кабинет оказался рядом. Меня усадили в глубокое, мягкое кресло и накинули плед. Странно, сколько раз бывала здесь, никогда не замечала, что у Павла Николаевича есть в кабинете плед. Из рукава он его, что ли, достал? Я забралась в кресло с ногами и, скрючившись, завернулась в плед поплотнее. Меня начинало морозить и буквально колотило. Судя по всему, начинался отходняк. Знать бы еще отчего. Посмотрев на бедную меня, мужчина вздохнул и вручил огромную, где-то на пол-литра, кружку, до самого края наполненную горячим чаем, как потом оказалось, еще и приторно-сладким. Гадость. Как вообще такое пить можно? Гадость гадостью, но в голове начало проясняться. Я потихоньку согревалась. Поелозив, устроилась поудобнее, и в какой-то момент поняла, что засыпаю. Все, на что меня хватило — отставить кружку, чтобы не опрокинуть на себя чай. А потом я провалилась в тяжелый сон.
Глава 5
Проснулась я оттого, что было дико неудобно. Оказывается, спать, скрючившись в кресле, не самое приятное, что может быть. Зевнув, я потерла глаза, а потом запустила пальцы в волосы, окончательно превратив их в воронье гнездо. Ну если не брать в расчёт затекшую шею и онемевшие ноги, которые сейчас, после того, как я их необдуманно резко распрямила и попробовала встать, неприятно покалывало тысячами иголочек. Сейчас я откровенно не
