Книга Летняя королева - Элизабет Чедвик (Англия)

не тревожься. В завещании твой отец все подробно разъяснил.

Он хотел обнять ее с состраданием, но Алиенора отстранилась и вздернула подбородок.

– Я не дитя.

Жоффруа опустил руки.

– Но ты еще очень молода, – ответил он. – А твоя сестра… – Он посмотрел на женщин в саду.

– Я сама скажу Петронилле, – твердо заявила Алиенора. – Это моя забота.

Жоффруа покорно склонился, хотя на лице его и проступила тревога.

– Как пожелаешь, дочь моя.

Алиенора вернулась к придворным дамам, Жоффруа шел рядом. Дамы присели в реверансе. Дождавшись, когда все поздороваются с архиепископом, Алиенора отпустила их и села рядом с сестрой.

– Посмотри, что у меня получилось! – Петронилла показала сестре платок, над которым работала. Один угол был усыпан белыми маргаритками с золотыми узелками в центре. Карие глаза Петрониллы вспыхнули. – Я подарю это папе, когда он вернется!

Алиенора прикусила губу.

– Петра, – сказала она, обнимая сестру, – послушай, я должна тебе кое-что сказать.

3

Замок Бетизи, Франция, май 1137 года

Людовика позвали к отцу, оторвав от молитвы. Он поднялся в верхние покои замка и вошел в комнату, где лежал больной. Широко распахнутые ставни пропускали легкий ветерок и открывали двойные арки голубого весеннего неба. На столах по всей комнате курились благовония, но едва ли рассеивали зловоние, исходившее от разлагающегося, распухшего тела его отца. Людовик сглотнул подступившую горечь, опустился на колени у кровати и поклонился. Когда рука отца коснулась его макушки, благословляя, он с трудом сдержал дрожь.

– Встань. – Голос короля Людовика был хриплым от мокроты. – Дай мне взглянуть на тебя.

Людовик с усилием сдержал мучительную тревогу. Пусть тело его отца и превратилось в раздутую развалину, но в холодных голубых глазах светились ум и сильная воля отважного охотника, воина и короля, заключенные в умирающую плоть. В присутствии отца Людовик всегда чувствовал себя неуютно. Он был вторым сыном, готовился служить Господу, но когда его старший брат погиб, упав с лошади, Людовика забрали из Сен-Дени и сделали наследником королевства. Таково было решение Господа, и Людовик знал, что должен служить так, как угодно Богу, но это был не его выбор – и уж точно не выбор его родителей.

Мать стояла справа от кровати, у балдахина, сцепив руки и поджав губы – привычное выражение лица, напоминавшее Людовику о том, что она знает все, а он ничего. Слева от нее замерли ближайшие советники отца, и среди них братья матери – Гильом и Амадей. Был здесь и Тибо, граф Блуа[4]. Неясные опасения охватили Людовика с новой силой.

Король что-то пробурчал себе под нос, как торговец лошадьми, не вполне довольный предложенным животным, кроме которого, однако, ничего не найти.

– У меня есть поручение, которое сделает из тебя мужчину, – объявил он.

– Сир? – Горло Людовика сжалось, и его голос зазвучал выше обычного, выдавая напряжение.

– Брачный обет. Сугерий тебе все объяснит; у него достанет на это воздуха в груди, к тому же он любит слушать свой голос.

Повинуясь знаку короля, невысокий аббат Сен-Дени с беличьими глазами выступил вперед, сжимая в тонких пальцах свиток и бросив на короля укоризненный взгляд, молча отвечая на насмешку.

Людовик моргнул: «Брачный обет?»

– Сир, у нас чрезвычайно важные новости. – Голос Сугерия звучал мягко, глаза смотрели открыто и честно. Аббат Сугерий был не только одним из самых близких доверенных лиц короля, но и воспитателем и наставником Людовика. Наследник любил его гораздо сильнее, чем отца, потому что Сугерий помогал ему разобраться в мире и понимал его нужды. – Во время паломничества в Компостелу умер Гильом Аквитанский, да хранит его Господь. – Сугерий перекрестился. – Перед отъездом он отправил во Францию завещание, в котором просит вашего отца позаботиться о дочерях в случае его смерти. Старшей тринадцать лет, и она достигла брачного возраста, а младшей – одиннадцать.

Король приподнялся, пытаясь хоть как-то принять вертикальное положение, опираясь на массу подушек и подпорок, поддерживающих его распластанное тело.

– Нельзя упускать эту возможность, – прохрипел он. – Аквитания и Пуату увеличат наши земли и престиж во сто крат. Мы не можем допустить, чтобы они перешли в другие руки. Жоффруа Анжуйский, к примеру, с радостью урвал бы герцогство, женив своего сына на старшей из дочерей, и это не должно произойти.

От затраченных на короткую речь усилий лицо короля побагровело, он задыхался. Взмахнув рукой, Людовик приказал аббату продолжать.

Сугерий откашлялся.

– Ваш отец желает, чтобы вы отправились с армией в Бордо, закрепились на этих землях и женились на старшей из дочерей покойного герцога. Сейчас она находится под защитой во дворце Омбриер, и архиепископ ожидает вашего прибытия.

Людовик отшатнулся, словно от удара кулаком в живот. Он знал, что однажды ему придется жениться и обзавестись наследниками, но всегда относился к этому как к неприятной обязанности, смутно маячащей в далеком будущем. Теперь же ему сообщают, что он должен жениться на девушке, которую никогда не видел и которая родом из земель, где живут сплошь искатели удовольствий, распущенные и безнравственные.

– Я позабочусь о том, чтобы девочки получили воспитание в наших традициях, – сказала его мать, занимая важное место в будущем семейном устройстве. – Они много лет были лишены материнской заботы, и им будет полезно получить должное руководство и образование.

Коннетабль короля, Рауль де Вермандуа, вышел вперед.

– Сир, я немедленно начну готовиться к выступлению.

Он был еще одним близким советником, а также двоюродным братом Людовика. Кожаная повязка скрывала пустую глазницу – глаз коннетабль потерял восемь лет назад, во время осады. На поле боя он был отважным рыцарем, а во дворцах – элегантным и очаровательным придворным, любимцем дам. Повязка на глазу лишь добавляла ему популярности среди женщин.

– Поторопись, Рауль, – прохрипел король. – Время не терпит. – Он предостерегающе поднял указательный палец. – Это должен быть роскошный и почетный кортеж; в Пуату такое ценят, и мы должны сохранить расположение жителей тех земель любой ценой. Украсьте копья знаменами, а шлемы лентами. Покажите, что на этот раз вы идете с дарами, а не с клинками.

– Сир, предоставьте это мне.

Де Вермандуа с поклоном вышел из комнаты, его роскошный плащ парусом развевался за его плечами.

Людовик снова преклонил колени, чтобы получить благословение отца, и каким-то чудом сумел выйти из зловонной комнаты прежде, чем согнулся в сильном приступе тошноты. Жениться не хотелось. Он ничего не знал о девушках – их мягкие изгибы, хихиканье и щебечущие голоса его отталкивали. Его мать не такая; она была словно стальной стержень, но никогда не давала ему любви. Любовь в его