Книга Каин - Жозе Сарамаго

И покуда лже-авель шагает к площади, где, если верить старику, он встретится со своей судьбой, ответим на высокоученое наблюдение наших читателей — самых бдительных, до тошноты дотошных, вечно пребывающих настороже, — которые наверняка заявят, что вышеприведенный диалог решительно невозможен с точки зрения исторической и неправдоподобен в плане культурном, ибо пресловутый земледелец без земли и невесть откуда взявшийся старик без роду и племени никогда не смогли бы ни мыслить подобным образом, ни излагать свои мысли. И, разумеется, в своем праве будут заявляющие об этом читатели, однако, согласимся, вопрос не в том, располагаем ли мы нужными мыслями и должными средствами их выражения, а в собственной нашей способности допустить — хотя бы в силу простой человеческой способности к сопереживанию и интеллектуального великодушия, — что селянину из самой изначальной эпохи и старику, ведущему на одной веревке двух овечек, ограниченность познаний и скудость языка, тоже еще только делающего первые шаги, не помешают выразить предчувствия и наития, на сторонний взгляд им вовсе не свойственные. Ну, то, что они не произносили именно эти слова, настолько очевидно, что даже не обсуждается, но сомнения, подозрения, замешательства и смущения, наступления и обороны аргументов — это все наличествовало. А мы всего-навсего облекли в слова современного языка двойную, непостижимую для нас тайну языка и мышления, бытовавших во времена иные. И если сейчас вышло связно, то почему бы не выйти такому и в те давние поры, ибо да кто мы все в сущности есть, как не погонщики мулов, по дороге шагающие. Все — и мудрецы, и невежды.

Но вот и площадь. Вообще-то говоря, было бы безбожным преувеличением назвать все это — город. Россыпь приземистых, вразнотык стоящих домишек, кучка детишек, играющих непонятно во что, взрослые, бродящие как во сне, ослы, бредущие, кажется, куда им хочется, а не куда ведут, и ни один город, достойный называться городом, не опознается в убожестве той картинки, которую мы нарисовали, потому что не хватает автомобилей и автобусов, дорожных знаков и указателей, светофоров, подземных переходов, реклам на фасадах или на крышах домов, ну, одним словом, современности не хватает. Впрочем, все в свое время придет, ход прогресса, как будет признано несколько позднее, неудержим и фатально неизбежен как смерть. Или как жизнь. В глубине виднеется здание — нечто вроде неуклюжего двухэтажного дворца, не имеющего ничего общего с мафрой,[2]скажем, с версальским или букингемским — в лесах, на которых надрываются десятки каменщиков и их подручных, сии последние тащат на спине поддоны с кирпичами, а первые укладывают их правильными рядами. Каин ничего не смыслит в высоком искусстве каменщика или в низком ремесле подсобника, но если судьба поджидает его здесь, то, сколь бы горькой ни оказалась она, а узнáется это, когда изменить что-либо уже слишком поздно, остается лишь встретить ее лицом к лицу. Как подобает мужчине. Поглубже запрятав страх и голод, от которого подкашиваются ноги, каин подошел к лесам. Если работяги поначалу и приняли его за еще одного из тех досужих зевак, которые во все века глазеют на то, как работают другие, то очень скоро поняли, что ошиблись, и перед ними — очередная жертва кризиса, бедолага безработный, ищущий выход из затруднительного положения. И, избавляя каина от необходимости изъяснять свою нужду, мигом указали ему в ту сторону, где стоял, следя за работой, надсмотрщик: Потолкуй-ка с ним. Каин пошел, куда было сказано, взобрался на площадку и после взаимных приветствий сообщил, что ищет работу. Что умеешь делать, осведомился тот, и каин ответил: В вашем ремесле не разумею ничего, полагаю однако, что пара рук могут вам пригодиться. Пара рук — едва ли, коль скоро ты незнаком с тонкостями кладки, а вот пара ног может и понадобиться. Ног, удивился каин, не понимая. Ну да, ног, чтобы месить глину. А-а. Постой здесь, я переговорю с десятником. И отошел, но уже на ходу обернулся и спросил: Как зовут тебя. Авель, ответил каин. Надсмотрщик вскоре вернулся и сказал: Можешь начинать прямо сейчас, пойдем, отведу тебя туда, где месят глину. Сколько я буду получать, спросил каин. Месильщики все получают одинаково. Нет, но я-то сколько заработаю. Не я этим заведую, но во всяком случае вот тебе добрый совет — о деньгах прежде времени не спрашивай, не в том ты виде, вот покажешь, чего стоишь, тогда и допытывайся, и еще тебе скажу — вообще вопросов не задавай, жди, когда тебя спросят или молча уплатят. Если ты считаешь, что так будет лучше, я так и поступлю, хоть мне и кажется, что это неправильно. Здесь лучше быть терпеливым и покладистым. Чей это город, как зовется он. Кто — город или тот, кому он принадлежит. Оба. У города, видишь ли, еще нет имени, кто так его называет, кто — эдак, но так или иначе здешние места лежат в пределах земли нод. А, это я знаю, старик, которого я повстречал по дороге, сказал. Старик с двумя овцами, привязанными на одну веревку, уточнил провожатый. Да. Он появляется здесь время от времени, но сам нездешний. Ну, так как же зовут того, кто владеет этими землями. Не того, а ту, и зовут ее лилит. Она что же, не замужем, спросил каин. Я слышал, что вроде есть у нее муж по имени ной, но всем вертит и заправляет она, сказал надсмотрщик и тотчас добавил: Ну вот, пришли. Несколько человек в подоткнутых и завязанных узлом выше колен рубахах топтались в неимоверных размеров лохани, заполненной песком, глиной и соломой, имея целью превратить эту смесь в однородную массу, насколько возможно это при полном отсутствии механических средств. Работа эта не требовала ни навыка, ни большой искушенности, а всего лишь крепких ног, но также, вероятно, и смирённого, то бишь сытого, брюха, что, как мы знаем, к каину не относится. Сказал надсмотрщик: Давай лезь, делай то же, что и другие. Я три дня не ел, ноги не держат, боюсь свалиться в эту глину. Ступай за мной. Мне нечем уплатить. Потом сочтемся, пошли. Оба приблизились к стоящему сбоку площади подобию ларька, где торговали чем-то съестным. Чтобы не перегружать наш рассказ историческими деталями, без которых вполне можно обойтись, обойдем молчанием и скромный ассортимент, тем более что не все его ингредиенты поддаются нашей идентификации. Но выглядело вполне аппетитно, и каин набросился на еду так, что любо-дорого было посмотреть. Тут надсмотрщик спросил: Что за блямба у тебя на лбу, не похоже, что от природы. Может, и не похоже, но я с ней на свет появился. А кажется, будто кто-то тебя пометил. Старик с двумя овцами на одной веревке сказал, помнится, то же самое, но вы оба ошибаетесь. Ты сказал. Да, сказал, и говорю, и буду повторять столько раз, сколько нужно будет, но лучше бы оставили меня в покое, ведь будь я хромоног, не стали бы мне тыкать в нос моим увечьем и беспрестанно напоминать о нем. Ты прав, не буду больше тебе досаждать. Да ты нисколько не досаждаешь, наоборот, я так благодарен тебе за великую помощь, ты и на работу меня устроил, и достал еды, от которой душа стала наконец на место, а, может быть, еще и. Что еще. Мне ночевать негде. Ну, это не беда, дам тебе циновку, а поблизости есть постоялый двор, замолвлю за тебя словечко перед хозяином. Да ты просто добрый самаритянин, сказал каин. Самаритянин, с интересом переспросил надсмотрщик, это что. Я и сам не знаю, как-то само сказалось это слово, а что оно значит, понятия не имею. Похоже, однако, что понятий у тебя в голове больше, чем можно судить по твоему виду. Да уж, рубаха моя, прямо скажем. Одолжу тебе свою, а в этой будешь работать. По крайнему моему разумению, на свете этом не слишком-то много добрых людей, и мне крепко повезло, что я встретил одного из них. Сыт, грубовато, словно досадуя на эти хваты, оборвал его надсмотрщик. Да, больше не лезет, не припомню, когда в последний раз так наедался. В таком случае — становись на работу. Они вернулись ко дворцу, на этот раз пройдя мимо уже достроенной его части, и увидели на балконе женщину, одетую с роскошью, надо полагать, по тем временам неслыханной, и женщина эта, даже издали казавшаяся писаной красавицей, рассеянно скользнула по ним невидящим взглядом. Кто это, спросил каин. Лилит, хозяйка этого дворца да и всего города, молись, да покрепче, чтобы не положила на тебя глаз. Почему. Да рассказывают о ней такое. Что именно. Говорят, она колдунья и чарами своими способна свести мужчину с ума. Какими чарами, допытывался каин. Не знаю и знать не хочу, я человек не любопытный, и мне хватило того, что я видел двоих или троих, познавших ее плотски. И что же. Без слез нельзя было смотреть на этих несчастных, это были призраки, тени самих себя. Не сошел ли ты с ума, воображая, что месильщик будет спать с той, кто царит в этом городе. Не царит, а всего лишь владеет. Это одно и то же. Вот и видно, что ты не знаешь женщин, они на все способны, и на лучшее, и на худшее, одна отдаст свой царский венец, только бы дали ей стирать в реке рубаху своего возлюбленного, другая на все пойдет, по трупам пройдет, чтобы воссесть на престол. Знаешь по собственному опыту, полюбопытствовал каин. Да нет, просто наблюдаю, смотрю, для того я и сделан надсмотрщиком. Тем не менее какой-то опыт у тебя есть. Да, кое-какой имеется, но я, знаешь ли, птица невысокого полета, крылья коротки. А я и вообще не взлетал ни разу. Хочешь сказать, что не был еще с женщиной. Не был. Успеется, ты еще молод. Тем временем они уже подошли к исполинской бадье, и надсмотрщик, дождавшись, когда поравняются с ними месильщики, которые смещались от центра к периферии и время от времени менялись местами, так что те, кто был посередине, оказывался с краю, а кто с краю — посередине, тронул каина за плечо и сказал: Войди.